— Должен сознаться, мадам, — сказал он с улыбкой, — что семья хозяев меня весьма мало интересует.
Но я не смог, прошу прощения, сдержать интереса к вам и потому осмелился последовать за вами, когда вы покинули зал.
Он еще раз поклонился и улыбнулся.
Пен с любопытством окинула его взглядом. Что за чушь мелет этот не лишенный обаяния человек?
— Если не ошибаюсь, вы пытаетесь флиртовать со мной, сэр? — спросила она, не удержавшись от смеха. — Боюсь, вы перепутали меня с моей младшей сестрой Пиппой. Она неисправимая кокетка и могла бы соответствовать вам куда больше. С удовольствием познакомлю вас с ней, если желаете.
Оуэн был не слишком хорошо знаком с чувством смущения или досады, но сейчас, следуя за Пен по коридору, испытывал и то и другое. Нужно было как‑то исправлять положение.
— Леди Пен, — негромко окликнул он ее.
Она остановилась, обернувшись через плечо. Откуда он знает ее имя? Их ведь никто не представлял друг другу.
Он подошел почти вплотную, протянул руку к ее лицу, приподнял ладонью подбородок и, прежде чем она смогла сообразить, что он собирается делать, наклонился и быстрым легким движением поцеловал ее в губы.
— Простате меня, леди Пен, — сказал он. — Но я весь вечер сгорал от желания так поступить.
— Как интересно! — воскликнула она. — С чего бы это?
Он ожидал чего угодно — негодования, возмущения, ярости, смятения наконец, — только не этого искреннего удивления, граничащего с вопросом, а не лишился ли он рассудка. Вызывать внезапное удивление входило в число его приемов, но только не по такому поводу.
Он пристально посмотрел ей в лицо, глаза его сузились.
— Вы спросили почему? — медленно произнес он. — Сам не знаю. Еще и еще раз прошу меня извинить.
— Тут не за что молить о прощении, — ответила она, опять рассмеявшись. — А теперь я прошу у вас извинения.
С этими словами она помчалась по коридору, оставив Оуэна чуть не в первый раз за его карьеру в полном замешательстве.
Да, думал он, возвращаясь в зал, с этой женщиной будет не так‑то просто. Нужно придумывать какие‑то новые ходы для завоевания ее доверия. Не говоря об остальном.
Но, черт побери, он больше не позволит ей смеяться над собой!
— У меня только что была странная встреча, — сказала Пен, когда наконец спустилась с галереи и нашла Робина, стоявшего недалеко от лестницы.
Она произнесла это со смехом, но и с нескрываемым недоумением, вызванным поцелуем незнакомца, о котором она, разумеется, не собиралась рассказывать. Тем более что все яснее начинала понимать: он был ей не неприятен, наоборот, оставил след в виде волнения, которое несколько смущало ее.
— Долго же ты была там, — заметил Робин, глядя на нее с подозрением, которое возмутило ее.
— Уж не собираешься ли ты подсчитывать минуты, которые я трачу на туалет и прочие личные дела? — спросила она с наигранным негодованием.
Робин был вынужден пожатием плеч и виноватой улыбкой признать свое поражение. Если уж она что‑то захотела скрыть от него, то, видимо, ему не добиться откровенности. И все же поинтересовался:
— Что это была за встреча, о которой ты изволила упомянуть?
Пен осмотрелась вокруг и поманила его за собой к глубокому проему окна.
— Встанем вон там.
Она первая направилась к окну, он, заинтересованный, поплелся за ней: возможно, его упрямая сестрица все‑таки приоткроет причину своего странного поведения?
Он уже свыкся с мыслью, что двойная трагедия в жизни Пен — почти одновременная утрата мужа и ребенка — произвела необратимые изменения как в ее характере, так и во внешности, навсегда согнав румянец со щек и вытеснив живость из души и тела. Временами она казалась ему лишь слабой тенью той молодой женщины, которую он так хорошо знал. Но сегодня вечером она выглядела другой: в галерее некоторое время назад проявила давно несвойственную ей настойчивость, даже решительность, словно наметила какую‑то цель и неуклонно движется к ней, а сейчас в ней проглядывает возбуждение, какое‑то удовлетворение — как если бы сбылось или вот‑вот сбудется что‑то, чего она сильно желает. Да и внешне она преобразилась: глаза не такие погасшие, как раньше, лицо порозовело — в общем, вполне привлекательная женщина, какой он знал ее в прежние годы.
В оконной амбразуре они были как бы немного отделены от шума и блеска многолюдного зала. Пен посмотрела в окно — темень сада нарушалась огненными точками факелов в руках слуг, освещавших обледенелые ступеньки спуска к воде, где стояли, тоже освещенные, баркасы для гостей, пожелавших прокатиться по реке.
Робин не торопил Пен с рассказом, опасаясь, как бы сестра не передумала и не оставила его в неведении насчет того, где и с кем встретилась и отчего эта встреча показалась ей странной.
— Итак… — наконец проговорил он, потому что молчание затянулось.
— Ах да! — Она тряхнула головой и повернулась к нему с чуть виноватым видом. — В общем, ничего особенного, Робин, хотя немного странно. Когда я была в… ну, шла по коридору, то чуть не столкнулась с одним мужчиной. Он заговорил со мной о чем‑то… кажется, сказал, что почти заблудился, а потом… потом он… — Пен уже забыла, что намеревалась унести эту тайну в могилу, и не очень решительно добавила:
— Он вдруг сказал, что находит меня весьма интересной и потому следовал за мной наверх из зала…
Она умолкла.
— Не вижу ничего странного, — со смехом произнес Робин. — Ты действительно очень привлекательна, Пен. Всегда была… Но, мне кажется, ты что‑то недоговариваешь. Я прав?
Ее глаза показались ему еще больше и ярче, когда она проговорила:
— Он поцеловал меня, Робин. Понимаешь? Прямо в губы, как будто мы старые друзья. Или… или…
Она чуть было не добавила «или молодые любовники» и подумала, что это звучало бы искреннее и правдивее. Вместо этого Пен сказала тоже вполне искренне:
— Не могу представить, почему ему вздумалось поухаживать за мной. Я его никогда раньше не видела. — Она затушевала смущение от сделанного признания легким смехом. — Если бы он не назвал меня по имени, — продолжала она, — я подумала бы, что он спутал меня с нашей Пиппой. В конце концов, она у нас на выданье, а не я.
Робин молча согласился с этим и, хотя вполне симпатизировал своей младшей сводной сестре, не мог не сказать самому себе, что вполне понимает незнакомца и, будь на его месте, поступил бы точно так же. Однако его интересовало сейчас продолжение истории: что было дальше? Как ответила Пен на этот по меньшей мере странный, если не оскорбительный, поступок? Судя по тону, она не придала или не захотела придать ему какого‑либо серьезного значения, расценив как эмоциональный взрыв или просто чудачество. Но отчего тогда у нее такое оживленное похорошевшее лицо? Так странно блестят глаза? Похоже, она не собирается рассматривать поведение незнакомого мужчины как жестокую обиду и просить Робина вступиться за нее и смыть оскорбление кровью.
