Сафия, к этому времени, наверное, уже потерявшая всякую надежду зачать ребенка, только пожала плечами.
– Если на то будет воля Аллаха, – прошептала она.
Одна из рабынь Нур Бану, Азиза, принялась напевать ту же песенку, что незадолго до этого пела моя госпожа.
Сколько сложено песен о таких, как я, – тысячи?
Мой дом там, где хоронят богов
и вскармливают злых демонов.
Святая земля…
Задворки ада…
– Ах, она мечтает о своем прекрасном принце!
Слова Айвы вернули меня к действительности. Медленно попыхивая трубкой, повитуха с добродушной ухмылкой наблюдала за погрузившейся в свои мысли Сафией. Айва принесла собственный кальян, но я, как ни старался, так и не смог различить запах ее табака – в душной, жаркой комнате смешалось столько ароматов, что это было невозможным.
Резной подоконник приятно гармонировал с общим убранством заново отделанных покоев, а серовато-голубой перламутр, которым были инкрустированы стены, напоминал о море. Окруженный со всех сторон соснами и кипарисами, дом моей госпожи стоял высоко над городом. Отсюда открывался великолепный вид на море с его причудливой россыпью островов, а дальше, на горизонте, окутанные дымкой голубоватого тумана вздымались к небу пики азиатских гор.
Глупо было предполагать, что Сафия надеется увидеть из окна Мурада. Если посмотреть вниз, то можно разглядеть разве что клочок земли в саду около гарема, сплошь покрытый цветущими тюльпанами, давно забывшими, как выглядят мужчины. Я подозревал, что Сафия думает вовсе не о Мураде, но, может быть, просто потому, что сам я никогда не вспоминал о нем.
Лужайку внизу изредка косили косой – тяжелая, зато приятно пахнущая работа. Звуки и запахи, доносящиеся до меня, говорили о наступлении весны, внезапно я вспомнил, как год назад, едва ли не день в день, мы впервые приехали в этот город – Сафия и я. Как-то раз она, поддавшись приливу откровенности, поведала мне, как прошла через это море цветущих тюльпанов, чтобы попасть в «логово зверя» – так она именовала царский гарем – в самый первый раз.
Но нужно было знать Сафию так, как знал ее я, чтобы понять, что в душе девушки нет места подобным сантиментам. Даже если они и были раньше, то теперь наверняка исчезли, и в этом, как ни печально, виновата была моя госпожа: ее нежная забота заставила Сафию еще острее почувствовать боль из-за невозможности иметь своего собственного ребенка.
Как бы там ни было, она предпочла оставить замечание Айвы без ответа. Но тут в разговор вмешалась Нур Бану. Именно она прервала тягостное молчание, воцарившееся в комнате сразу же после слов повитухи. На мой взгляд, сделала она это немного поспешнее, чем требовалось.
– Аллах да хранит его, дитя мое. Кстати, ты помнишь тот день, когда родился мой сын?
– Конечно, помню, – улыбнулась повитуха, кивком дав знак Эсмилькан послушать. Может, это было и правильно: молодой женщине вскоре самой предстояло стать матерью.
– Ну и досталось же нам, пока мы научили его брать грудь, верно? Четверо кормилиц промокли до нитки, и все из-за его собственного упрямства!
– Да. Этот маленький львенок целых три дня отказывался…
– Не три, а четыре. Четыре дня.
– Да, почти четыре дня.
– Я уж было подумала, что он умрет с голоду.
– А все, что ему было нужно, это проголодаться как следует. После этого он присосался к груди, как пиявка.
– Слава Аллаху, потом с ним не было никаких хлопот.
– Как ребенок появился на свет и как прошли первые несколько дней его жизни – самые верные приметы. Всегда в это верила, – задумчиво покачала головой повитуха.
– И что, этим приметам можно верить? – удивилась Эсмилькан.
– Ну, разумеется, – кивнула Айва. – Ваш брат, впервые дорвавшись до государственных дел, вел себя точно так же, как и в тот день, когда понял, как нужно брать материнскую грудь. Многие годы мы гадали, будет ли он вообще интересоваться ими. А в этот последний год произошло настоящее чудо! Порой просто диву даешься, как это он ухитряется одновременно успевать везде – и в Диване
[2], заседая среди визирей, и на церковном совете среди самых уважаемых богословов государства!
– Это она заставляет его! – Песня Азизы оборвалась на полуслове, и девушка выбралась из своего укромного уголка, видимо, решив высказать свое возмущение.
Сафия то ли не расслышала, то ли со свойственным ей высокомерием решила пропустить обвинение мимо ушей. Вместо нее это сделала Нур Бану. Конечно, просто проигнорировать слова Азизы было невозможно, но женщина постаралась утихомирить рассерженную девушку.
– Великий визирь делает это лишь для того, чтобы доказать, что он великий человек, достойный носить меч своих предков, – примирительно сказала Нур Бану.
– И достойный любви Прекраснейшей из прекрасных, – выпустив клуб дыма, льстивым голосом промурлыкала Айва. Но в ее голосе мне почудилась язвительная насмешка.
Теперь, когда хитрая старуха своим двусмысленным замечанием лишний раз подкрепила подозрения Азизы, вместо того чтобы просто отмахнуться от ее слов, девушка, окончательно осмелев, вообразила, что сейчас самое время, чтобы сделать еще одно язвительное замечание.
– Он даже позволяет себе вольности с самим султаном Сулейманом – да хранит его всемогущий Аллах! А все по ее наущению!
– Ну, владыка Сулейман – великий человек. Куда до него его внуку, – заметила повитуха. – Поэтому он не обращает внимания на выходки Мурада.
– Он все замечает, – оскорбленно поджала губы Нур Бану. – И он счастлив иметь такого внука.
– Возможно, когда-нибудь ему все-таки придется обратить на них внимание, – снова подала голос повитуха. Даже льву иной раз приходится обратить внимание на комара, когда тот его кусает.
Наверное, Айва была единственной женщиной в этой стране, имевшей смелость говорить подобные вещи в лицо Нур Бану и оставаться при этом безнаказанной.
– Вспомните, Мурад как-то раз вцепился зубами в сосок кормилицы, и та, оторвавшись от сладостей, как следует отшлепала его, не посмотрев на то, что он принц.
– Он только попросил дать ему корабль, чтобы отправиться вместе в Кутахию пожить там летом, – продолжала защищать Мурада Нур Бану. – Ты в этом году остаешься тут с Эсмилькан, иначе ты бы вспомнила, дорогая моя Айва, как ужасно путешествовать через всю страну.
– И как опасно: страна кишит разбойниками, – бросив косой взгляд на Сафию, вставила Азиза.
– Разве можно винить его в том, что он хочет избежать всех этих ужасов? – пожав плечами, добродушно добавила Нур Бану.
