И действительно, стало гораздо теплее. Тучи рассеялись, и засияло солнце. Гавань Балверхайт преобразилась, засверкав красками и наполнившись щебетом воробьев на пристани и насмешливыми криками морских чаек. Мартина взглянула на солнце и, к своему стыду, призналась себе, что и вправду считает его появление добрым предзнаменованием…
День начался с сюрпризов, а Торн Фальконер сюрпризов не любил.
Началось с того, что из-за шторма галера опоздала. И теперь, если они хотели прибыть в Харфордский замок засветло, им следовало поспешить. До замка полдня пути на север от Гастингса; пора было трогаться в путь, и немедленно.
Он жестом подозвал своего слугу, почтительно стоявшего чуть поодаль:
— Фейн, пойди разыщи Альбина и приведи лошадей.
— Слушаюсь, сэр. Может, мне заодно позвать ваших людей? Я знаю, в какой таверне они сейчас сидят.
— Да, ступай.
Мальчик убежал. Торн и его гости не спеша последовали за ним.
— Твоих людей? — удивленно переспросил Райнульф. — Похоже, что ты стал здесь более важной персоной, чем я себе представлял.
Хотя Торну и было известно, что несколько лет назад его старый друг дал обет и принял духовный сан, ему было непривычно видеть Райнульфа в черной сутане. В его памяти он навсегда оставался таким, каким Торн запомнил его в Леванте, — изможденным, небритым, в рваной одежде, висевшей лохмотьями после долгих месяцев турецкого плена.
Торн улыбнулся:
— Фэйн, конечно, оговорился, но мне надоело все время поправлять его. Сэр Гай и сэр Питер, такие же рыцари, как и я, они люди сэра Годфри.
— А кто такой Альбин?
— Это мой слуга. Он и еще мой помощник-сокольничий — вот единственные, кого я с полным правом могу назвать «своими людьми». Не считая, конечно, Фэйна и мальчиков-посыльных.
Появившиеся вскоре Фэйн и Альбин привели лошадей. Из Харфорда сэр Торн привез с собой два паланкина. Один представлял собой элегантные крытые носилки с занавесками, закрепленные на спинах двух серых в яблоках вьючных лошадей, и предназначался для Мартины, а другой — простой деревянный ящик — для багажа, в который портовые грузчики уже складывали вещи. Мартина осмотрела паланкин и нахмурилась.
Сестра Райнульфа тоже явилась для Торна своеобразным сюрпризом. В неприглядном дорожном наряде, закутанная в желтое покрывало, она выглядела как монашенка. Торн ожидал увидеть нечто совсем иное — блеск шелка и парчи, отделанных дорогим мехом, сверкающие драгоценности, золотые украшения — ведь как-никак она дочь норманнского барона и родственница королевы, пусть и дальняя.
Однако несмотря на столь скромный наряд, он сразу узнал ее. Райнульф упоминал в письме, что они с сестрой очень похожи, и сейчас, увидев ее, Торн тоже отметил их поразительное сходство. Как и ее брат, она была высокая, и волосы у нее, наверно, такие же светлые. Но нет, судя по темным бровям и ресницам, скорее всего нет. А жаль, они бы ей очень подошли. Зато у нее такие же аристократические, аккуратно вылепленные, мягкие черты лица, слегка неправильные — скулы чуть выше, рот чуть больше, чем надо, — словно какой-то неведомый скульптор нарочно старался придать ее облику легкий, но тщательно выполненный оттенок незавершенности. Она бы производила впечатление заурядной и даже некрасивой женщины, если бы в ее глазах не светились ум и темперамент, и Торн не мог не признать, что это делает ее очень привлекательной.
Райнульф заметил, что его сестра с нескрываемым отвращением осматривает паланкин.
— Торн… забыл сразу сказать тебе. Видишь ли, Мартина не любит, когда ее носят. Нет ли у вас, случайно, запасной лошади?
«Она не привыкла к паланкину? Странно», — подумал Торн и сказал:
— К сожалению, только одна, для тебя, Райнульф.
Торн повернулся к даме, чтобы обсудить с ней этот вопрос, но она уже отошла от него и направилась к носилкам. Он облегченно вздохнул, но, видимо, преждевременно, потому что Мартина положила свою корзинку и сундучок на бархатное сиденье и демонстративно задернула занавески, ясно давая понять, что не собирается садиться на носилки. Торн посмотрел на Райнульфа, но тот лишь пожал плечами, добродушно улыбаясь. Ничего смешного Торн во всем этом инциденте не видел. Сначала ее внезапная перемена настроения и необъяснимая холодность по отношению к нему; теперь вот отказ ехать на носилках, а ведь он притащил их из Харфорда специально для нее… Он был сильно озадачен, особенно вспоминая ту застенчивую улыбку, с которой она смотрела на него, стоя на палубе. Однако, поразмыслив, он решил, что именно такого поведения — с резкими переходами от благосклонного к надменному — и следовало ожидать от благородной норманнской дамы. Она, несомненно, настоящая баронесса, хотя по ее одежде этого и не скажешь.
— Пусть миледи возьмет Соломона, сэр Торн. — пришел на выручку Альбин, смущенно улыбаясь и похлопывая своего гнедого жеребца по гладкому боку. — Вы, конечно, предпочли бы кобылу, миледи, но если сумеете справиться с ним, то он ваш.
Мартина молча приняла поводья из его рук, даже не поблагодарив.
— А на чем поедешь ты сам, Альбин? — спросил Торн.
— На одной из вьючных лошадей. Ничего, я не против.
Прибежал Фэйн, за ним сэр Гай и сэр Питер. Альбин и Фэйн сопровождали Торна в его поездках в Гастингс всегда, но на этот раз он захватил с собой еще и двух вооруженных рыцарей, так как в Уилдском лесу, через который лежал их путь, совсем недавно было совершено разбойное нападение. К тому же для молодых рыцарей это было развлечением: когда в округе не было ни рыцарского турнира, ни какой-нибудь междоусобной заварушки, любая возможность выбраться из Харфорда и съездить в город встречалась на ура.
— А я думал, что Эдмонд тоже захочет приехать, чтобы встретить нас, — сказал Райнульф.
— Ну конечно… Боюсь, он задержался где-нибудь вдали от замка. Обидно, ведь он так хотел самолично приветствовать вас, особенно молодую леди, — кивнув в сторону Мартины, ответил Торн.
На мгновение их взгляды пересеклись. Ее темно-синие, как ясная полночь, глаза пытливо скользили по уголкам его глаз, словно отыскивая в их глубине что-то забытое и очень дорогое. Торн стоял как пригвожденнный, вспомнив опять тот первый взгляд, которым она совсем недавно одарила его, и чувствуя возникшую между ними загадочную внутреннюю связь — странное и жутковатое ощущение того, будто каждому из них известно о другом абсолютно все, чего в действительности быть не могло. Он моргнул, она отвела взор, и мгновение кончилось.
Когда Торн, вобрав воздух полной грудью, перевел дух, Мартина уже вскочила на Соломона, отмахнувшись от неловких попыток Альбина поддержать стремя, чтобы помочь ей. Остальные тоже взобрались на лошадей, и все тронулись в путь. К удивлению Торна, Мартина так уверенно и легко управляла норовистым скакуном, что можно было подумать, будто это была смирная и послушная кобыла.
