– Почему…
Она осеклась, тяжело дыша. Глаза ее в тусклом сумраке казались огромными и почти серыми. Юбки были задраны выше колен и так плотно охватывали бедра, что не могли соскользнуть вниз. Турнюр и шляпка сбились набок. Она выглядела по-настоящему удовлетворенной, и хотя боль в паху мучительно напоминала, что он не разделял ее чувств, Николас внезапно понял, что это не имеет никакого значения. Достаточно просто любоваться ею.
– Ты остановился.
Это прозвучало почти как обвинение.
– Мне пришлось. Если бы я взял тебя здесь, сейчас, вот так, это было бы… – Николас замолчал, пытаясь подобрать нужные слова. – Это было бы неправильно.
И не удержался, засмеялся сам над собой, осознав, насколько это негодное объяснение, да еще такое, каких он никогда не давал прежде. За все тридцать лет жизни Николасу ни разу самому не приходилось останавливаться, но в последнее время он, похоже, только и делает, что творит какие-то непостижимые вещи.
Белинда опустила голову, щеки порозовели, стоило ей увидеть задранный подол юбки. Она тут же потянула складки шерсти и муслина вниз, расправляя платье.
– Я вас не виню, – произнесла она, не глядя на него, но голос звучал так натянуто, что Николасу показалось, что пол у него под ногами разверзся. Вот что делают с человеком рыцарство и ответственность.
– После того что случилось две недели назад, – продолжала Белинда, – ничего удивительного, что вы ведете себя так осмотрительно. Сначала я отталкиваю вас и буквально раздираю на кусочки, а потом умоляю заняться со мной любовью. – Она коротко рассмеялась, краска на щеках стала гуще. – Должно быть, вы считаете меня самой непоследовательной и бестолковой женщиной в мире.
– Ничего подобного. – Николас шагнул вперед и успел поймать ее за руку, когда она уже направилась к лестнице. – Я вовсе ничего такого не думаю. Но посмотри, где мы сейчас находимся. Я не хочу в первый раз брать тебя на фабрике, в брюках, спущенных на колени.
– О, – теперь ее щеки горели, – думаю, вы правы. Я… я об этом не подумала.
Несмотря на ужасно глупое положение, Николас не удержался и усмехнулся, и заметил, что она не находит в этой ситуации ничего забавного.
– В подобных случаях, – объяснил он, – обычно здравомыслие сохраняет женщина.
Это вызвало у нее улыбку, хотя довольно унылую. Дерзкий носик слегка наморщился.
– Вы хотите сказать, что я веду себя неженственно?
Николас посмотрел вниз, с тоской думая о тех минутах, когда она стояла перед ним с задранными до талии юбками. Он снова поднял взгляд и посмотрел ей прямо в глаза.
– Даже представить не могу, что ты можешь быть неженственной, Белинда.
Улыбка сделалась шире, уныние сменилось радостью, и стало понятно, что ей очень понравилось сказанное. От этой улыбки в груди у Николаса что-то сжалось. Белинда вознесла его до небес, и все-таки он никогда не стоял на земле крепче.
– Приезжай в Кент, – сказал он. – Поедем в Хонивуд. Останься там со мной. Будь со мной.
Улыбка Белинды исчезла, и Николас отругал себя за то, что слишком поторопился. Он не собирался этого говорить; слова вырвались сами, и теперь повисли между ними в воздухе как ужасная ошибка. Она скажет «нет». А какого еще ответа Николас может ожидать? Неужели какие-то две недели и одна попытка пойти своим путем сумеют изменить ее мнение о нем?
Николас увидел, как Белинда открывает для ответа рот, и, не желая услышать отказ, ринулся вперед:
– Я ничего не жду. Надеюсь, конечно, но ведь это не одно и то же, правда? Во всяком случае, надеюсь, что для тебя не одно и то же. Но… но с другой стороны, если ты приедешь, я смогу тебе все показать. Хмель, и ячменные поля, пивоварню, дом и кошмарную обстановку в нем…
Николас замолчал, мучительно осознавая, что это самое невнятное, самое неромантичное предложение, какое он когда-либо делал женщине, и при этом самое важное. С какой стати ей вдруг захочется смотреть на ячменные поля или на отвратительные семейные портреты? Николасу ужасно захотелось как следует ударить себя по голове.
Белинда сжала губы, и маркиз не мог понять – то ли она собирается его резко оттолкнуть, то ли пытается сдержать улыбку. Николас ждал, чувствуя стук сердца прямо в горле.
– Позвольте мне подумать.
Его поглотило разочарование, в котором, разумеется, не было никакого смысла, потому что Николас в любом случае не ожидал услышать «да». Так что он просто кивнул и показал на лестницу.
– Темнеет. Нужно идти.
Белинда повернулась и уже начала спускаться вниз, но вдруг остановилась, держась за перила.
– Николас? – Он встал у нее за спиной, и она обернулась, взглянув на него через плечо. – Я не сказала «нет».
Снова отвернувшись, Белинда стала спускаться дальше, не заметив улыбки, расплывшейся у него по лицу. «Вероятно, это к лучшему», – подумал Николас, ступая за ней следом.
Хонивуд был в точности таким, каким Николас его помнил. Хмель по-прежнему напоминал почетный караул, поддерживающие его шесты смотрели в небо, как сабли, взятые на изготовку. Сады при коттеджах все так же выделялись буйством красок. Дом, наполовину деревянный, наполовину кирпичный, увитый плющом, был все так же очарователен, а Фроубишер, дворецкий, по-прежнему оставался все таким же статным и властным, несмотря на преклонные годы. Обстановка, к сожалению, по-прежнему выглядела омерзительно.
Остановившись в холле, чтобы отдать Форбишеру шляпу и перчатки, Николас с ужасом взглянул на фисташковые с красновато-лиловым столы, располагавшиеся по обе стороны от входных дверей. Так можно было посмотреть на свою бабушку, которая ест горох с ножа в присутствии принца Уэльского.
– Если мне будет позволено сказать… – Фроубишер секунду помолчал, и его адамово яблоко слегка подскочило, словно он с трудом сглотнул. Откашлявшись, он попытался снова: – Очень приятно снова видеть вас в Хонивуде, милорд.
– Что это, Фроубишер, – ответил Николас, с удовольствием глядя, как старик вздергивает подбородок, – такое впечатление, что вы… едва ли не тронуты моим возвращением!
– Тронут, милорд? – Глаза дворецкого чуть расширились, словно мысль о проявлении эмоций была сродни падению в преисподнюю.
– Простите, – тотчас же сказал Николас. – Я ошибся.
Умиротворенный, Фроубишер показал на тощую, костлявую фигуру в черном крепе, стоявшую рядом с ним.
– Вы помните миссис Тамблети, разумеется.
– Безусловно, помню. – Он улыбнулся экономке. – Надеюсь, теперь вы не теряете ключи?
– Этого не случалось с тех пор, как вы были ребенком, милорд, – отозвалась она, и ответная улыбка тронула уголки ее губ. – Прошло много времени с тех дней, как вы на цыпочках крались за мной и стаскивали их с крючка.
