— Маркус, я думаю, ты должен объясниться.
— М-м-м…
Ифигиния подождала немного. Маркус молчал.
— Так как же? — потребовала она ответа.
— Что «как же»? — переспросил он, не отрывая глаз от окна.
Героическим усилием воли она заставила себя сохранить терпение.
— Каковы будут объяснения произошедшему только что в моей ложе?
Маркус замялся, будто боясь ступить на незнакомую почву.
— Я знаю о твоем правиле, запрещающем объяснять свои действия, — продолжала Ифигиния. — Но в данном случае…
— Беннет вбил себе в голову, что страстно любит Юлиану Дорчестер.
— А ты не одобряешь его выбор?
Наконец он все-таки посмотрел на нее:
— Как ты догадалась?
— Это было несложно.
— Дорчестер просто бредит идеей поправить пришедшие в упадок доходы семьи выдачей дочки за хорошие деньги, а миссис Дорчестер помешана на получении титула для семейки. Вот уже два сезона они занимаются тем, что предлагают дочурку чуть ли не каждому богатому титулованному джентльмену.
— И тебе тоже?
— В прошлом сезоне я на какое-то время стал их мишенью. — Огни проезжавшего мимо экипажа на мгновение выхватили из мрака суровое лицо Маркуса. — Дорчестер зашел так далеко, что попытался поставить меня в компрометирующее положение со своей дочерью.
— Боже мой! Но каким образом?!
— Я бы не хотел вдаваться в подробности. Поверь, это была очень грязная затея, шитая белыми нитками. Она полностью провалилась, вот и все.
— Понятно. — Ифигиния вдруг почувствовала озноб и теснее закуталась в белую кружевную шаль. — Надеюсь, ты вовремя и с честью вышел из этой ситуации?
— Да.
— В отличие от случая у Петтигрю в храме Весты, когда ты обнаружил правду слишком поздно?
Короткая тяжелая тишина повисла в карете. Наконец Маркус зашевелился, устраиваясь поудобнее, как это делает большой сильный зверь. Откинув голову на черные подушки, он скрестил руки на груди.
— Я дал понять Дорчестеру, что не женюсь на его дочери, даже если он застанет нас обоих голыми в постели, — вызывающе заявил он.
— О! — смущенно воскликнула Ифигиния, не зная, что еще сказать.
— Я напомнил ему свое правило относительно второго брака, и, кажется, он в конце концов понял меня. Во всяком случае, перестал подсовывать мне свою дочь. Но в этом сезоне он, судя по всему, решил сделать ставку на моего брата.
— И сегодня ты в очередной раз попытался расстроить его коварные планы? — заключила Ифигиния. — Однако на сей раз возникла еще одна проблема — твой брат влюблен в Юлиану.
— Мой брат попал на приманку милой внешности и искусственно раздуваемой романтики Байроновского кружка. Он вовсе не любит ее.
Маркус произнес последнее слово с таким отвращением, что Ифигиния вздрогнула.
— Но почему ты так уверен? Откуда тебе знать, любовь это или нет?
— Господи, да ему только что исполнилось двадцать! Он мается от первого приступа страсти. Молодым людям свойственно принимать за любовь самое банальное вожделение!
— А если его чувства к Юлиане гораздо глубже, чем ты думаешь?
— Вздор! — отрезал Маркус.
— Но как быть с тем, что ты объявил о своей фиктивной помолвке?
— Моя помолвка отнюдь не фиктивна, Ифигиния. Очень скоро мы поженимся.
— Не стоит возвращаться к этому вопросу! — воскликнула Ифигиния. — Сейчас мы обсуждаем дела твоего брата. Ты решил расстроить планы Дорчестера, дав ему понять, что намерен нарушить свое правило о втором браке.
— Я уже изменил одному своему правилу.
Ифигиния не обратила на его слова ни малейшего внимания, продолжив:
— Допустим, тебе удастся разубедить Дорчестера в том, что твой брат — подходящая партия для его дочери. Но что будет с Беннетом и Юлианой?
— Что значит «что будет»?! Родители запретят Юлиане выходить за моего брата, как только поверят, что я лишу его наследства. Они хотят лишь заполучить состояние Мастерсов, но состояние контролирую я, а не Беннет.
— Маркус, все совсем не так просто! Я видела сегодня лицо твоего брата. Он уверен, что любит Юлиану.
— Очень скоро он поймет, что эта «любовь» не принесет ему ничего хорошего. Дорчестеры заставят дочурку отвернуться от моего Беннета и выстрелят ею по новой мишени.
— Вздор! Вы с Дорчестером совершенные идиоты, если действительно верите, что вам дано кроить чужие жизни по собственному усмотрению! Юлиана и Беннет молоды, но они уже не дети. Кто знает, что они могут выкинуть, если вы попытаетесь подчинить их своей воле!
Маркус долго смотрел на нее из темноты.
— Что ты имеешь в виду? Они отправятся в Гретна-Грин?
— А разве это так уж невероятно?
— Нет. Я допускаю, что мой Беннет достаточно глуп, чтобы додуматься до побега, но только не Юлиана. Она очень расчетливая молодая особа, и маловероятно, что она решится на столь непрактичный шаг, как выйти замуж за молодого человека с неопределенным материальным положением.
— То есть предпочтет выйти замуж по расчету, а не по любви?
— Несомненно. Не забывай, я прекрасно помню, как она вела себя в прошлом сезоне.
— Я подозреваю, что ты имеешь в виду поведение ее родителей. Бедная Юлиана просто не смела противиться их воле.
— Не вижу разницы.
— Маркус, боюсь, ты рассердишься, но все же замечу: ты не такой уж хороший знаток человеческой природы, каким себя считаешь. Во всяком случае, ты никак не можешь судить дела сердечные.
— Делами сердечными должно управлять так же, как и делами финансовыми, — то есть с осторожностью и благоразумием.
— То есть с цинизмом, не правда ли? Я понимаю, что ты пытаешься делать, — мягко сказала Ифигиния. — Ты хочешь защитить своего брата от несчастного брака. Только я совсем не уверена, что ты выбрал правильный путь.
— Это тебя не касается, Ифигиния.
— Глупости! Ты сам мне все рассказал. И если бы действительно хотел оставить меня в стороне, то никогда бы не заявил Дорчестеру о своей предстоящей женитьбе. А теперь нам обоим придется иметь дело с бесконечными сплетнями, что еще больше все осложнит.
— Не вижу никаких сложностей. У меня железное правило против ответов на вопросы личного характера.
— Но, Маркус, все ждут, что ты объявишь о помолвке с одной из юных леди, впервые вывезенных в свет в нынешнем сезоне, и уж никак не со своей любовницей, Боже тебя избави! Даже твой брат и тот уверен, что ты обручишься с одной из достойных юных леди!
— Я и в самом деле собираюсь обручиться с достойнейшей юной леди, проводящей свой первый сезон в Лондоне, — серьезно ответил Маркус. — На тебе, Ифигиния.
— Ты самый большой упрямец, какого я только встречала в своей жизни!
— Тебе лучше поскорее привыкнуть к этому, потому что я не собираюсь меняться.
