Улыбнувшись, я повернулась к ней с документом в руке:
– Мама, нельзя с этим подождать?
– Нет. Это твое будущее, Хуана. Ты должна узнать, что в этом документе. Мне нужно твое согласие.
Я повернулась к ней. Взяв пергамент, она долго его разглядывала, затем сказала:
– В этом распоряжении говорится, кто будет править Кастилией после моей смерти.
Я замерла. Ясно было, что заточить меня в Ла-Моте приказала вовсе не она, а Сиснерос, желавший изолировать меня до ее смерти. Не стало ли тому причиной именно это распоряжение?
– Кто, мама? Филипп?
– Боже упаси! – Мать поморщилась. – Я пыталась расторгнуть ваш брак. Обращалась с прошением в Рим, шла наперекор всему, во что верила. Но никаких оснований не нашлось. Так что это распоряжение – единственное, что может тебя от него защитить.
– Защитить меня? – В комнате вдруг потемнело, словно небо закрыла проплывающая туча. – Господи, – прошептала я, – что он такого сделал?
– Легче ответить, чего он не сделал. Он не только сбежал во Францию, не дождавшись утверждения его титула арагонскими кортесами, но и солгал нам о причине бегства. Он вовсе не пытался отговорить Луи от нападения на Неаполь – напротив, еще раз подтвердил помолвку твоего сына Карла с дочерью Луи и написал, что, если ты к нему не вернешься, он пошлет за тобой французское войско. Он также потребовал, чтобы твой отец отказался от притязаний на Неаполь, пока не стало слишком поздно. Короче говоря, он нас обманул. Он сказал, что едет во Францию, чтобы все уладить, но на самом деле сел у ног Луи, словно верный пес.
Я сжала руки на коленях. Как мне ни хотелось обратного, я не могла не поверить матери. Высокомерие Филиппа и жажда власти никуда не делись, а собственная слабость лишь приводила его в ярость. Он продолжал вести предательскую игру, даже когда моя мать лежала при смерти, отец сражался в кровопролитной войне за Неаполь, а я боролась за свое место в мире, который Филипп сумел разрушить. Таким он всегда и был на самом деле – мой муж, с которыми меня связывали узы брака.
– Он все это время был во Франции? – наконец спросила я.
– Да. – Мать сочувственно взглянула на меня. – Хуана, тебе его никогда не изменить. Вот почему я должна знать: готова ли ты после моей смерти унаследовать мой трон и все, что с ним связано?
– Да, – без колебаний ответила я, посмотрев ей в глаза.
– Bien, – вздохнула мать.
Я с трудом подавила охватившее меня чувство потери, зная, что скоро останусь в этом мире одна, и не в силах представить себе Испанию без нее.
Налив матери вина из графина возле постели, я поднесла кубок к ее губам. Держась дрожащими пальцами за мою руку, она с трудом выпрямилась, а затем, сдавленно вздохнув, вновь откинулась на подушки. В уголках ее рта пролегли страдальческие морщины.
– Об этом распоряжении должны знать только ты, Лопес и твой отец. Его следует хранить в тайне, пока я не умру. Нельзя допустить, чтобы о нем стало известно Филиппу. Некоторые гранды уже начинают проявлять амбиции и готовы воспользоваться моментом, едва меня не станет.
Голос матери сделался тише. Я наклонилась ближе, и взгляд ее упал на закрытую дверь спальни. Я похолодела. Она жила теперь в постоянном страхе, опасаясь собственных придворных, вельмож и Сиснероса. Волки, которых она многие годы держала в подчинении, начали грызть привязь.
– Это распоряжение, которое дополняет мое завещание, дарует тебе мою корону правящей королевы, – продолжала она. – Потом ее получат твои сыновья в порядке старшинства. Твой муж никогда не будет править в Испании и не получит здесь никаких земель или владений. Он не сможет носить титул короля-консорта без твоего согласия и не вправе передать его потомкам не твоей крови. Как и ты, после коронации он будет подчиняться решениям кортесов. Когда придет время, о том же самом позаботится в арагонских кортесах твой отец. Таким образом, мы свяжем его по рукам и ногам.
Я не шевелилась, пытаясь осознать случившееся. Это был смертельный удар, нанесенный человеку, которого я любила и защищала, принцу, который в конечном счете подвел Испанию.
– Твой отец, – добавила мать, – получит права губернатора Кастилии, пока ты не займешь свое место на троне. Он сохранит для тебя страну, гарантировав, что Испания останется во власти испанцев.
Она сильнее сжала мою руку, тяжело дыша:
– Хуана, помни, что кортесы – твои союзники. Только они могут подтвердить право монарха на престол. Не враждуй с ними, и они тебя поддержат.
– Да, мама.
Я прикусила губу. Казалось, будто мать пытается передать мне остатки угасающих сил.
– Жаль, что все так вышло, – прошептала она. – Жаль, мне не хватает времени, чтобы ему помешать. Все, что у меня есть, – это распоряжение. И твой отец. Молю Бога, чтобы этого хватило.
Взглянув на наши сцепленные пальцы, я тихо проговорила, вкладывая в слова всю свою душу:
– Если будет нужно – я остановлю его, мама. Я буду сражаться за Испанию.
– Я… мне нужно отдохнуть. – Мать обмякла, отпустив мою руку. – Я очень устала.
Я сидела рядом с ней, пока над дворцом не наступила ночь.
* * *
Зиму сменила весна, но мать оставалась жива. Фрейлины перевезли моего сына и имущество в Медина-дель-Кампо, где мы поселились в небольшом дворце с арочным внутренним двориком и резными окнами, чтобы ни на шаг не отходить от королевы. Сиснерос держался от нас подальше. Вокруг матери толпились врачи, выражая надежду на близкое выздоровление, и лишь ее самый доверенный медик, доктор де Сото, осмелился сообщить мне, что она страдает от злокачественной опухоли в желудке. Опухоль начала распространяться на другие органы, и он предупредил, что улучшения, подобному тому, что наступило после моего приезда в Испанию и рождения сына, ждать не стоит. Зная все это, я могла лишь восхищаться силой ее духа, с которой ей удавалось даже отсрочивать смерть.
Я полагала, что мать поддерживает лишь присутствие Фернандито и желание увидеть отца. Каждый вечер, когда я приносила сына в ее покои, она поднималась с постели и усаживалась в кресло, словно закутанный в меха призрак, играя погремушкой, пока малыш предпринимал первые неуклюжие попытки ползать. Стоило ей его увидеть, как восковые черты ее лица смягчались, она брала ребенка своими исхудалыми руками, а он в благоговейном молчании смотрел на нее, будто знал, кто она такая.
Именно тогда я решила оставить Фернандо с ней. Помимо опасностей путешествия, вряд ли стоило подвергать ребенка испытаниям, которые могли ждать меня во Фландрии. Здесь же ему ничто не угрожало.
Я написала отцу в Неаполь. Мать требовала держать его в полном неведении о случившемся с ней, зная по собственному опыту, что такое война, и не желая, чтобы он примчался домой, когда победа могла быть совсем рядом. В конце концов я нарушила обещание и сообщила ему о состоянии ее здоровья, написав, что ему следует поторопиться. У меня не было никаких шансов с ним увидеться, и мне не хотелось, чтобы мать слишком долго оставалась одна. Я также распорядилась, чтобы слуги и стража ни под каким предлогом не подпускали к ней Сиснероса.
