Кристофер Гортнер - Последняя королева

Я написала отцу в Неаполь. Мать требовала держать его в полном неведении о случившемся с ней, зная по собственному опыту, что такое война, и не желая, чтобы он примчался домой, когда победа могла быть совсем рядом. В конце концов я нарушила обещание и сообщила ему о состоянии ее здоровья, написав, что ему следует поторопиться. У меня не было никаких шансов с ним увидеться, и мне не хотелось, чтобы мать слишком долго оставалась одна. Я также распорядилась, чтобы слуги и стража ни под каким предлогом не подпускали к ней Сиснероса.

Одиннадцатого апреля 1504 года мое имущество погрузили на корабль в северном порту Ларедо. По пути к гористому побережью Кантабрии мы делали остановки, встречаясь с народом и развеивая распространившиеся по Испании слухи о смерти великой Изабеллы. Дул сильный ветер, мысленно возвращая меня к тому дню, когда я впервые попрощалась со своей семьей.

Сейчас все было иначе.

Корабль, который должен был доставить меня во Фландрию, был крепким, но небольшим, без золоченых знамен, а вместо сотен провожающих на пристани в этот раз были только мать, сидевшая в кресле, адмирал, старая маркиза де Мойя и фрейлины Беатрис и Сорайя. Моего сына оставили в Мадригале на попечение слуг.

Я невольно взглянула туда, где стояли когда-то мой брат и сестры. Их больше не было с нами – детей, на которых мать возлагала такие надежды, строила интриги и приносила жертвы ради того дня, когда мы приведем Испанию к славе, устраивая наши жизни точно так же, как свою собственную, пренебрегая любыми превратностями судьбы.

Я опустилась на колени перед матерью, которая больше не могла стоять, и улыбнулась, глядя в ее блестящие от наркотического снадобья глаза. Она никогда не злоупотребляла им до такой степени, чтобы впасть в забытье, желая оставаться в полном сознании, но ночи стали для нее пыткой, и доктор де Сото увеличил дозу, чтобы она могла хотя бы несколько часов отдохнуть. Я крепко обняла ее, почувствовав кости под толстым платьем, скрывавшим ее худобу.

– Мама, – едва слышно проговорила я, – я тебя люблю.

Дрожащей рукой она поправила мои выбившиеся из-под чепца волосы:

– Я всегда так многого от тебя требовала. Будь сильной. Помни, кто ты есть. – Она обняла меня и прошептала мне на ухо: – Я тоже тебя люблю, hija mia. И всегда любила.

Чувствуя, как глаза застилают слезы, я прижалась к ней, словно цепляясь за камень в бурлящем потоке.

– Я вернусь. Обещаю.

К нам подошел адмирал:

– Ваше величество, ваше высочество, боюсь, прилив не станет ждать.

Она сжала мои пальцы и тут же отпустила. Я ощутила пустоту, столь же безмерную, как и ожидавшее меня море. Мать дала знак адмиралу:

– Прошу вас, сеньор, помогите ее высочеству.

Адмирал предложил мне руку. Я взглянула в его прекрасные печальные глаза, и меня охватил ужас, как и тогда, много лет назад. Не чувствуя под собой ног, я прошла вместе с ним к шлюпке, которая должна была доставить меня и фрейлин на корабль, стоявший на якоре у выхода из бухты.

Я вцепилась в руку адмирала:

– Вы позаботитесь о моем сыне, сеньор?

– Ваше высочество, – тихо ответил он, – я буду защищать его ценой собственной жизни. Ничего не бойтесь.

Кивнув, я еще раз оглянулась. Мать в кресле выглядела совсем маленькой и почти неразличимой. Адмирал помог мне спуститься в шлюпку.

– Спасибо, сеньор, – прошептала я. – О ней вы тоже позаботитесь?

Он низко поклонился:

– Я всегда буду рядом с ней, принцесса, и приду сюда, когда вы вернетесь. Да хранит вас Господь.

Он поцеловал мне руку. Прежде чем отступить, он посмотрел мне в глаза, и я увидела в его взгляде непреклонную решимость, придавшую мне сил.

Еще раз кивнув, я отвернулась.

Гребцы налегли на весла, и шлюпка закачалась на волнах. Силуэты на пристани становились все меньше, пока наконец не скрылись из виду.

Залитое лунным светом небо сливалось с морем, в котором отражались тысячи звезд. Стоя на палубе, я смотрела в бескрайнюю тьму и набиралась смелости: она мне понадобится.

Вскоре меня ожидала встреча с Филиппом и всем тем, что произошло между нами. Я знала, что сражаюсь за благо Испании и моих сыновей. Но я не знала, что меня ожидает и кем стал тот, кто бросил меня в Испании.

Надежд на лучшее у меня почти не оставалось.

Услышав за спиной шаги, я оглянулась. Какое-то время мы с Беатрис стояли молча.

– Я боюсь, – наконец прошептала я, и показалось, будто весь мир вокруг содрогнулся.

– Знаю, принцесса. – Беатрис взяла меня за руку.

На седьмой день мы прибыли во Фландрию.

Причал и луга вокруг него утопали в пелене дождя и тумана. Меня уже ждала свита в промасленных плащах. Я разглядывала их, никого не узнавая; появился элегантно одетый странный незнакомец, землисто-бледный, ростом чуть выше карлика. Самым заметным в его лице был выступающий подбородок, украшенный козлиной бородкой. Над крючковатым носом сверкали угольно-черные глаза, во рту торчали неровные зубы. Однако, когда он заговорил, голос его оказался обезоруживающе мелодичным.

– Ваше высочество, – произнес он на отменном кастильском, – для меня большая честь приветствовать вас.

Я подозрительно взглянула на него:

– Мы знакомы, сеньор?

– Пока что не удостоился чести. – Он наклонил голову. – Я дон Хуан Мануэль, испанский посол при дворе Габсбургов. Прежде я имел честь служить ее величеству вашей матери при императорском дворе в Вене. Его величество эрцгерцог поручил мне вас сопровождать.

Я смутно вспомнила его фамилию.

– Ваша тетя – дуэнья моей сестры Каталины?

– Да, моя тетя донья Эльвира в настоящее время пребывает с инфантой Каталиной в Англии. – Он подобострастно улыбнулся. – У вас хорошая память, ваше высочество.

Его лесть нисколько на меня не подействовала – после недели в море мне было просто не до нее. Я взглянула на носилки и лошадей. Несколько пажей в промокших ливреях держали безвольно обвисшие знамена. Меня встречали лишь несколько чиновников и посол. И это о многом говорило.

– Где мой муж?

– Ах да, конечно, – вздохнул дон Мануэль. – Вы же не слышали, ваше высочество. Вы были в море, когда пришло известие о мирном урегулировании между Францией и Испанией.

– Вот как? – Сомневаясь в его лояльности, я решила, что чем меньше он будет знать, тем лучше. – И при чем же здесь мой муж?

Дон Мануэль поклонился: