В это утро у Элизабет возникло желание снова посетить часовню, зажечь на алтаре свечи, встать перед распятием на колени и просить прощения за свои грехи.
Когда-то она истово верила в Бога. Потом, когда вышла замуж за Эдмунда, ее вера угасла — наверное, от боли, которую не могли уменьшить никакие молитвы. Потом Эдмунд умер, и управлять ее жизнью стали Мейсон и Френсис. Бог, похоже, снова отвернулся от нее и от сына.
В ту ночь, сбежав из Олдридж-Парка, она молилась Господу с таким жаром, с каким не молилась много лет. Она просила Его помощи в спасении сына и Его мудрости, и Он отправил ее к Рису. Дал шанс исправить ошибку, вернуть сыну и отцу то, чего их лишила, дал возможность обрести счастье, которого не знала с того момента, когда много лет назад потеряла Риса.
Склонив голову, Элизабет начала молиться, прося у Господа совета и помощи: как найти выход из положения, в которое сама себя поставила, как найти обратный путь к Рису?..
Из горла ее вырвался плач, из глаз хлынули слезы. Господи, как же она его любила!
Элизабет не знала, как долго простояла она на коленях. Когда поднялась, колени ныли, и кружевная шаль сползла с головы на плечи. Ее щеки были мокры от слез, а сердце разбито. Все же она не оставляла надежды. Она любила Риса и, возможно, со временем найдет способ заставить его снова поверить в ее любовь.
Повернувшись к выходу, Элизабет заметила, что кто-то вышел из часовни. Должно быть, один из слуг, решила она.
Рис по-прежнему сохранял бдительность. Он не доверял Мейсону. Завтра они поедут в Лондон, чтобы встретиться с адвокатом Риса и оформить официальный отказ Джереда от титула графа Олдриджа. Элизабет убедила мужа снять в городе на несколько недель дом с мебелью, поскольку поездки в Холидей-Хаус и обратно были утомительны, и неизвестно, сколько времени займет процедура оформления и вообще удовлетворит ли суд их прошение.
А пока Мейсон не стал графом, ей, как и Рису, надлежало быть начеку.
И не терять надежды.
«Всемилостивый Боже, помоги ему снова полюбить меня!» — безмолвно молилась Элизабет, направляясь к выходу из часовни.
Рис уходил из маленькой часовни с тяжелым сердцем. Он собирался поговорить с Элизабет о предстоящей поездке в Лондон. А может, просто хотел ее увидеть. Он нашел ее стоящей в молитве на коленях и, уважая ее уединение, не стал мешать.
Рис невольно задумался, не о прощении ли она молила — ведь по ее милости он столько лет не знал о своем сыне. Хотя в последнее время его все чаще посещала мысль, что страдания от насилия, претерпеваемые ею от Олдриджа, уже послужили для нее достаточным наказанием.
Но утверждаться в этой мысли Рису не хотелось. Он предпочитал пестовать свой гнев и не поддаваться тому сильнейшему влечению, что к ней испытывал. Снова и снова напоминал он себе о предательстве восьмилетней давности и тех муках, что претерпел, продолжая ее любить. Снова и снова внушал себе, что Элизабет не заслуживает доверия.
Желая взглянуть на сына, Рис вышел из конюшни, стараясь изо всех сил раздуть в себе пламя гнева, но делать это день ото дня становилось все труднее.
Увидев, что Джеред работает на арене с учителем верховой езды мистером Хоббсом, Рис остановился на минуту понаблюдать за ним. Сидя верхом на маленькой серой лошадке, мальчик слушал инструктора и улыбался от уха до уха.
Рис расчувствовался. Джеред — его сын, плоть от плоти его, кровь от крови его. Господь подарил ему ребенка, о котором он мечтал всю жизнь. Только теперь Рис увидел сходство, которого не замечал раньше. Разлет бровей, небольшая ямочка на подбородке. Даже изгиб рта и тот был его. Рис недоумевал, как он сразу не заметил этих примет родства.
Вероятно, его ввело в заблуждение утверждение Элизабет, что мальчик — сын Олдриджа, и уверенность, что предпринятые им в ту ночь предосторожности могли уберечь ее от нежелательного зачатия.
Хотя на самом деле он не мог быть ни в чем уверен, потому что был новичком в сексе и любви и толком не знал, что делать.
Рис не спускал глаз с мальчика на ринге. Джеред был прирожденный наездник, как и сам Рис. В возрасте семи лет — не шести, как считал Рис, — он сидел в седле как влитой, управляя лошадью легко и уверенно, несмотря на вчерашнее неожиданное падение. Рис смотрел, как Джеред кружит по рингу, заставляя животное прибавлять скорость.
— Очень хорошо, мой мальчик! — похвалил инструктор, стройный мужчина сорока лет с такими же темными волосами, как у Джереда. — Ты прекрасно управляешь Дасти, и он доволен не меньше, чем ты.
— А можно мне с ним прыгнуть?
Хоббс покачал головой:
— Пока нет, ты еще новичок. Просто подведи его к барьеру и заставь перешагнуть. Пусть он научится делать само упражнение.
Джеред выполнил задание, позволив пони изучить низкий барьер, а затем перешагнуть через него.
— Теперь еще раз.
Мальчик заставил животное повторить действие несколько раз, пока урок не закончился. Хоббс улыбнулся:
— На сегодня достаточно. Ты очень хорошо позанимался.
Джеред нехотя протянул поводья одному из конюхов и, выбежав с ринга, помчался к дому, чтобы приступить к школьным занятиям. Риса он не заметил, пока едва не налетел на него. Мальчик резко остановился, и улыбка мгновенно сползла с его губ.
Рис заставил себя улыбнуться, теряясь в догадках, что может означать подобная сдержанность, чем вызвана непонятная настороженность ребенка.
— У тебя сегодня замечательные успехи на ринге.
Джеред ничего не сказал, а только продолжал на него смотреть. Рис видел на его лице растерянность и смесь тревоги и страха.
— В чем дело, сын? — спросил он, опускаясь перед мальчиком на колени и чувствуя, как его охватывает тревога.
Джеред бросил быстрый взгляд в сторону дома, затем посмотрел на Риса, как будто хотел сказать нечто важное, но не знал, как начать.
Давай выкладывай.
— Ты сердишься на мою маму.
Это признание поразило Риса, хотя он должен был ожидать чего-то подобного. Мальчик любил мать и наверняка заметил возникшее между ними отчуждение.
— Мы поссорились. Такое иногда происходит в семьях.
Джеред вскинул подбородок, и Рис заметил, что его руки непроизвольно сжались в кулачки.
— Я не позволю тебе обижать ее.
У Риса от волнения перехватило дыхание. Он сожалел о том, что произошло, и тосковал о том, чего не могло быть.
— Я никогда не обижу ни тебя, ни твою маму. Что бы вы ни сделали.
— С ней… такое уже случалось. Раньше.
— Ты имеешь в виду… до вашего приезда сюда? — Рис тщательно подбирал слова.
