Уитби поднял глаза от горшка с овсянкой, которую как раз помешивал. Даже в фартуке, с кухонным полотенцем через плечо, он ухитрялся выглядеть настоящим денди. Тобиас невольно ощутил некоторую зависть. Кроме того, он отвесил Лавинии поклон, который сделал бы честь даже Красавчику Браммелу.
— Доброе утро, мадам, — приветствовал он и, выпрямившись, добавил:
— Сэр.
— Уитби, как ваш пациент сегодня? — осведомился Тобиас.
— Думаю, обеими ногами стоит на дороге к выздоровлению, хотя, несомненно, будет некоторое время страдать головными болями.
Уитби отставил горшок, вытер руки о полотенце и повел гостей в спальню.
— Но предупреждаю, он не слишком ясно помнит все, что с ним случилось. Боюсь, после такого удара по голове это вполне естественно.
Тредлоу, одетый в старую, пожелтевшую от бесчисленных стирок ночную рубашку, распростерся на кровати. Лица почти не было видно из-под широкого белого бинта. Завидев вновь прибывших, он отставил в сторону чашку с шоколадом и уставился на Лавинию сквозь очки.
— Как поживаете после вчерашнего, миссис Лейк? Уитби рассказал мне о ваших неприятностях.
— Вы пострадали куда больше, — вздохнула Лавиния, подходя к кровати. — Как ваша голова?
— Ноет, но меня заверили в полном выздоровлении. Мистер Марч, с вашей стороны было крайне любезно одолжить мне на ночь своего камердинера.
— Был рад помочь, — откликнулся Тобиас с порога. — Однако он утверждает, что вы почти ничего не запомнили. Означает ли это, что вы не можете дать описание преступника?
— Да я, кажется, и не видел его, — объяснил Тредлоу. — Припоминаю, как, послав записку миссис Лейк, я покинул лавку и отправился в кофейню поужинать, в расчете вернуться до ее прихода. Скорее всего я оставил дверь открытой.
— Неизвестный, должно быть, посчитал, что вы ушли совсем, вломился в лавку и был все еще там, когда вы снова появились, — заметил Тобиас.
— Я вроде бы услышал шум в задней комнате, — пробормотал антиквар, — и пошел посмотреть, в чем дело. А очнулся в постели и увидел стоявшего надо мной Уитби.
Лавиния задумчиво прикусила губу.
— Знаете, это даже к лучшему, что вы не пришли в себя в саркофаге. Представить не могу ничего страшнее, чем открыть глаза и понять, что лежишь в гробу.
— Да, ощущение малоприятное, — с готовностью согласился Тредлоу.
— Вы не можете сказать, по какому поводу послали мне записку с приглашением прийти? — осведомилась Лавиния. Тредлоу сокрушенно вздохнул:
— Собирался уведомить вас, что слышал, будто за последние два дня кто-то обшарил лавки двух моих конкурентов. Говорят, что этот кто-то ищет Голубую Медузу.
Лавиния переглянулась с Тобиасом и вновь обратилась к Тредлоу:
— Может, они видели или слышали что-то, что помогло бы нам опознать преступника?
— Об этом мне ничего не известно, — покачал головой антиквар.
Гипнотизер сам открыл дверь и не выказал особенной радости при виде Тобиаса.
— Марч? Вот это сюрприз. Что вы здесь делаете? — проворчал он, пристально всматриваясь в лицо гостя. — Какие-нибудь новости насчет убийства?
— Я хотел поговорить с вами.
Тобиас шагнул вперед, не оставляя Хадсону иного выбора, кроме как посторониться.
— Не возражаете, если я войду?
— Но ведь вы уже вошли, — негостеприимно ответствовал хозяин. — Прошу.
Он запер дверь и повел Тобиаса в конец короткого коридора. По пути тот разглядывал обстановку. Дверь гостиной была распахнута. Он заметил, что внутри совсем темно: шторы на окнах спущены. Да и мебели почти не было: стол и единственный стул. Очевидно, Хадсоны не позаботились обставить снятый дом. Либо Селесту убили, прежде чем она выбрала обивку и мебель, либо Хадсоны вообще не намеревались долго оставаться в Лондоне.
Хадсон остановился перед маленьким, почти голым кабинетом.
— Садитесь, если хотите. Я бы предложил вам чаю, но экономка взяла выходной.
Тобиас, проигнорировав приглашение, встал у окна, спиной к затянутому тучами небу, и наскоро осмотрел комнату. На полках стояло всего несколько книг, причем, похоже, очень старых. Кожаные переплеты истерлись и потрескались. На стенах ни картин, ни рисунков. На письменном столе ни одной личной вещи.
— Можно предположить, что вы собираетесь вскоре покинуть Лондон? — осведомился он. Если Хадсону и не понравился вопрос, он ничем этого не показал и, случайно или нарочно, поспешил зайти в тот угол, где стоял стол, — единственное место, куда не падал свет из окна.
— Вы обратили внимание на отсутствие мебели, — кивнул он, небрежным жестом вынимая из кармана часы. Золотые брелоки заплясали. — Дом взят в аренду. Мы с Селестой даже не успели как следует разложить вещи, не говоря уже о покупке диванов, столов и гардин. А потом ее убили, и я, естественно, потерял всякий интерес к подобного рода вещам.
— Естественно.
— Могу я спросить, что все это значит, Марч? — чуть нараспев спросил Хадсон. Цепочка с брелоками продолжала раскачиваться. — Вы, разумеется, явились не для того, чтобы обсуждать интерьер моего дома.
— И тут вы правы. Я хотел потолковать о Ганнинге и Нортхемптоне.
Брелоки едва слышно зазвенели, но лицо Хадсона не выразило ничего, кроме вежливого недоумения. И глаз он не отвел.
— А при чем тут они?
Брелоки продолжали ритмично описывать крохотные дуги.
— Насколько я знаю, они были вашими пациентами в Бате.
— Да. Ганнинг страдал бессонницей. У Нортхемптона были проблемы в постели с женщинами.
Голос Говарда стал еще более звучным. Колебания брелоков все убыстрялись.
— Довольно обычные жалобы для людей их возраста. Не пойму, при чем тут эти люди.
Тобиас посчитал, что мерные движения брелоков становятся все более раздражающими.
— Оба они стали жертвами вора, и лишились фамильных ценностей, после того как лечились у вас, — пояснил он.
— Не понимаю. Не хотите же вы сказать, что моя Селеста имеет отношение к их несчастью? Да как вы смеете, сэр?!
Однако в голосе Говарда не прозвучало ни возмущения, ни негодования. Он, скорее, стал громче и отчетливее.
— Говорю вам, она была прелестной, импульсивной женщиной, но ни в коем случае не воровкой.
— Возможно. А возможно, и нет. Сейчас это не имеет значения.
— Прелестная, импульсивная женщина, — мягко повторил Говард. Сверкающие брелоки раскачивались, подобно маятникам. — Но не воровка. Глаза ее блестели ярче золота. Такие же золотистые, как отсветы от этих маленьких шариков, свисающих с моих часов. Глядите на шарики, Марч. Золотистые, яркие, чудесные. Так легко смотреть на них. Так трудно отвернуться.
— Приберегите вашу энергию для дураков, Хадсон, — сухо усмехнулся Тобиас. — Тех, кого вы вводите в транс. Со мной это не пройдет.
