– Государь царь и великий князь Михайло Феодорович всея Руси! Время тебе идти к своему делу!
Царь сжался. Что скрывать, не хотел он этой свадьбы. Долго отказывался от венчания, вот и сейчас колебался. Он нерешительно спросил своего духовника:
– Э-э… отец протопоп… верно… того… пора… али нет еще?
– Давно пристало, государь! – ободрил его отец Максим.
Михаил Федорович покорился. Ближние люди, взяв его под руки, бережно повели царя в Грановитую палату. В палате было устроено чертожное место, на котором ни жива ни мертва сидела княжна Долгорукова. Ее облачили в наряд царицы, только вместо царского венца на голове красовался девичий венец. Многие из поезжан присутствовали на свадьбе Марины Мнишек и помнили, как русских гостей покоробила корона, возложенная на полячку. С головы до пят невеста была укутана в тончайший белый покров, на котором был вышит крест. Жениху и невесте полагалось сидеть на одной подушке. Михаил Федорович неловко сел подле княжны, а она отодвинулась к самому краю, боясь прикоснуться к жениху.
Протопоп Максим прочитал короткую молитву и окропил святой водой чертожное место. Пока поезжане и сидячие бояре чинно рассаживались по лавкам, жениха и невесту обмахивали двумя связками из сорока соболей. Младший дружка начал торг за косу – девичью красу. Князь Пожарский предлагал выкуп, родня невесты не соглашалась с ценой. Дружка набавлял, родня упрямилась. Подружки невесты пели, подзадоривая дружку быть щедрее:
Ой, мошоночка раздвигайся,
Ой, златой гривенкой вынимайся,
Ох, родне подавайся,
Ох, красным девицам много надобно,
Ой, шильце да на мыльце!
Наконец дружка сговорился с родней и передал им тугую мошну с выкупом, а подружкам невесты вручил ворох цветных лент. Князь Пожарский обратился к родителям невесты:
– Благословите косу чесать!
– Благослови Бог! – отвечали отец и мать.
Свахи приподняли белый покров. Начался важнейший обряд расчесывания косы. С головы княжны сняли девичий венец и отдали его на вечное сохранение матери невесты. Девичьей косе полагалось быть туго заплетенной, но княжна носила косу, заплетенную до половины в знак того, что девица уже просватана. Свахи распустили косу, спускавшуюся почти до пола. Длинные русые волосы закрыли княжну непроницаемой завесой. Большая сваха, супруга князя Черкасского, взяла старинную стрелу и разделила волосы надвое, бойко приговаривая: «Две косы заплетут, под венец поведут. Была одна – стало две, была девка – стала баба». Разделив волосы, она передала стрелу Ивану Никитичу Романову. На следующий день этой стрелой предстояло поднять невестин покров.
Младшая сваха, жена боярина Шеина, начала расчесывать густые пряди невесты, смачивая гребень попеременно то в чарке с медом, то в чарке с фряжским вином. Пока она бережно расчесывала волосы княжны, подружки невесты тихо напевали:
Ох ты, белая, кудрявая да березка,
Ты немножко ветвями да махала.
Ты немножечко у девушек да гуляла,
Ты немножко русу косыньку да чесала.
Расчесав волосы, свахи начали заплетать косы. Подружки невесты напевали:
Расчесали Марье косынку гребешками
Да довольно тебе, да свет-Марьюшка,
Ой, люли-люли, свет-Володимировна,
Да довольно тебе да все в девках сидеть.
Когда волосы были уложены в две косы, наступил черед свахи с кикой – Арины Аврамьевны Михалковой, жены боярина постельничего. Она стояла наготове с бабьим убором в руках. Чело кики было сделано из тонкого золотого листа с чеканными травами. Лист был подбит бархатом, снизу пристегнута поднизь из золотой бахромы, а по бокам ниспадали рясны – нити из отборных жемчужин, достигавшие плеч невесты. Михалкова водрузила высокую кику на голову невесты, поправила подзатыльник кики из соболиного меха и отступила назад, любуясь драгоценным убором. Обряд был завершен. Отныне только мужу дозволялось видеть волосы жены, а если бы ей случилось по какой-то причине снять при посторонних головной убор, то есть опростоволоситься, то это сочли бы великим позором.
Свахи опустили белый покров с крестом. Дружка низко поклонился родителям невесты:
– Благословите к венцу!
Отец и мать невесты подступили к новобрачным, держа перед собой образа в чеканных окладах, изукрашенных жемчугом и драгоценными камнями. Благословив молодых образом, князь Долгоруков взял руку дочери и вложил ее в руку царя. Михаил Федорович почувствовал в своей ладони ледяную ладонь невесты. Князь Долгоруков взрыдал:
– Бери, государь, дщерь нашу… береги ее… люби…
Слезы помешали ему закончить речь. Поезжане выстроились в ряд, к ним присоединились свахи и подружки невесты. Отец и мать невесты, а также сидячие бояре остались ждать в палате. Царь шел к выходу, держа холодную ладонь княжны. Невесте полагалось плакать и причитать. «Наплачешься за столбом, коли не наплачешься за столом», – гласила пословица. Но княжна шла молча, и только бабы-вытницы сопровождали ее тихими причитаниями:
Отдают тебя во чужи люди.
Ой, будь, Марьюшка, да покорная,
Ублажай свекра ты,
Повожай свекровушку!
Едва новобрачные показались на Красном крыльце, на колокольне ударили во все колокола. Спускаясь по ступеням, царь с грустью подумал, что не ту Марью он мечтал вести под венец. За государем несли золотое яблоко и царский посох. Каждому из свадебного чина нашлось важное дело. Зголовейцо государево несли к церкви князь Андрей Хованской да дьяк Иван Грамотин. С вином к венчанью шел боярин Василий Морозов, с соболями – князь Андрей Сицкой и дьяки Иван Болотников да Андрей Вареев.
Когда жених и невеста сошли с крыльца, ясельничий Богдан Матвеев сын Глебов подвел государева аргамака. Конь был легок и тонконог, но так свирепо бил копытом, подкованным посеребренной подковой, что ясельничий едва удерживал его. Возведя царя на обитые бархатом мостки, бояре вдели его ногу в стремя и посадили на коня. Михаил Федорович нетвердо держался в седле и со страхом ждал, что застоявшийся аргамак сбросит его наземь. Он бы пошел пешком, но обычай требовал, чтобы жених ехал к венчанию верхом. Хорошо, что ехать пришлось всего два десятка сажень. Взопревший от волнения ясельничий вел аргамака под уздцы, не давая ему показать дикий норов.
Невесту вместе с тысяцким и дружками невесты усадили в сани, запряженные двумя гнедыми конями. Перед свадебным поездом шествовали каравайники князья Федор и Петр Волконские да Осип и Иван дети Чемодановы. Они несли носилки с караваями хлеба, покрытыми бархатом и атласом. За каравайниками выступал протопоп с крестом. Большая сваха подметала дорогу, младшая сваха из предосторожности убирала перед поездом камни, на которые могло быть напущено колдовство.
