Он не нахмурился, но Женевьева заметила, как сжались его губы, и вот он уже рассердился — замечательно!
— Какие у тебя есть возражения? Ты бы предпочла, чтобы я поцеловал твою руку?
Она поняла, почему многие мужчины ограничивались лишь поцелуем руки. Возможно, Гарри оказался более благоразумным. Поцелуй в губы был неосмотрительным и осложнял все дело.
— Нет! Ты знаешь, чего я хочу. Это все еще возможно. И я…
Женевьева хотела, чтобы все оставалось как прежде. Хотела, чтобы их план был неизменным. Хотела ночью предаваться любви с герцогом, а днем добиваться расположения Гарри.
— Меня устраивает настоящее положение вещей.
Герцог повернулся и пошел прочь. Шаг, два шага, три…
Женевьева последовала было за ним, но тут же поняла, что пытается его догнать. Он быстро шагал по аллее, и как бы она ни старалась, она не смогла бы этого сделать, разве только не побежала бы изо всех сил. Она не станет бегать за ним, не станет потакать его детским капризам. Но, глядя на его удаляющуюся спину, она испытала панический страх от того, что он будет вот так идти и идти и наконец совсем исчезнет. Словно в страшном сне, когда не можешь дотянуться до человека, хотя он кажется таким близким.
Может быть, это он убегает от нее? Страшный герцог убегает от нее. Женевьева остановилась.
— Я не стану бежать или кричать, тебе ведь все равно. Если, конечно, захочешь поговорить.
Превосходное язвительное замечание. Обычно это была привилегия герцога. Странно, но до его появления Женевьева редко говорила колкости. Он действительно вытащил на свет божий все ее прекрасные качества.
Герцог остановился. Когда он повернулся к ней, ей показалось, она заметила выражение смущения на его лице. Он увидел, как сильно она отстала.
Женевьева не двигалась с места и ждала, когда он подойдет к ней.
И герцог подошел. Она вздохнула с облегчением. Однако остановился он на значительном удалении от нее, словно боялся подойти ближе или хотел, чтобы она по-прежнему чувствовала себя одинокой.
В его зеленых глазах играли солнечные блики, как будто монетки на дне колодца желаний.
Чего он на самом деле желал? Поймет ли он сам когда-нибудь?
— Алекс… — тихо позвала Женевьева, словно подманивала напуганное животное.
Она боялась, что нежность снова отпугнет его.
Но выражение его лица смягчилось, возможно, он вспомнил, когда она впервые назвала его по имени.
Он тяжело вздохнул.
Женевьева ужасно боялась, но не могла понять причину своего страха.
— Ты не… — Как ей сказать это? — Ты не разочарован?
Она была очень осторожна.
— Из-за чего?
Проклятие! У него такой ровный голос, почти безразличный.
— Из-за твоего предложения?
— Моего… Конечно, нет. И это был скорее вопрос, предположение, а не предложение.
Отлично, теперь он все расставил по местам.
— Хорошо. Мне бы не хотелось терять твою дружбу.
— Правда?
Ирония в его голосе напугала Женевьеву.
— И ты должен быть любимым.
Его глаза расширились. Он не доверял ей?
— Должен быть любимым… — удивленно повторил он, словно никогда не слышал ничего более странного и наивного.
Женевьеве тоже не нравилось, когда над ней смеются.
— Я не хочу выходить за тебя, — раздраженно сказала она.
В ее голосе проскользнули нотки отчаяния.
Ей казалось, все повторяется: она уверяла, что больше не станет целовать его, а чем все закончилось?
— Ты не хочешь стать герцогиней Фоконбридж?
Было ли его удивление настоящим или он просто иронизировал? Мысли Женевьевы путались, дыхание перехватывало, ей хотелось уйти и оставить его. Странно, почему находясь с ним рядом, она прежде всего испытывала именно это желание и почему вместо этого бросалась к нему, в конце концов оказавшись обнаженной в постели рядом с ним? Ей хотелось, чтобы он чувствовал, а не подтрунивал над ней.
— Это не имеет ничего общего с титулом.
Неужели она уязвила его самолюбие? Конечно, кто бы отказался стать герцогиней?
Как Женевьева мечтала, чтобы наконец наступил тот день, когда она сможет разобраться в себе! Когда она будет знать, что именно чувствует в данную минуту и на кого направлено ее чувство. Прошла целая вечность с тех пор, как она могла это делать.
Вечность. Другими словами, всего неделя.
— Ты ведь не обиделся, потому что я отказалась выйти за тебя?
И тут до них долетел смех Гарри, и Женевьева повернула голову, не в силах сдержаться. Его смех успокаивал, и ей хотелось лететь к нему, словно бабочка. Туда, где все так знакомо и надежно.
— Довольно об этом, — холодно ответил герцог и покачал головой, словно чему-то удивляясь.
Он продолжал идти. Женевьева остановилась и ждала, когда Гарри приблизится к ней.
— Миллисент только что передала мне забавную шутку, которую ты рассказала у Фарнсуортов.
Женевьева отправилась дальше с Гарри и Миллисент. Она молчала, чувствуя себя смущённой и оглушенной, но ей было так хорошо вместе с ними.
Герцог продолжал в одиночестве шагать впереди.
В тот вечер герцог, оправдывая свою репутацию, уговорил присутствующих мужчин сыграть в карты, предоставив дам самим себе.
Миллисент показала Женевьеве рисунок спящих в сарае котят — она снова вернулась к своему истинному призванию.
И она права, подумала Женевьева. Права, рисуя котят. Они успокаивают. Возможно, в этом была тайна Миллисент: она предпочитала покой, предпочитала твердо стоять на земле, любила самые простые вещи или что-нибудь милое. Она не забивала себе голову изображениями обнаженных мифологических персонажей из работ итальянских художников или поэзией и не связывалась с таинственными мужчинами. Возможно, поэтому Женевьева так любила Миллисент.
Что было важнее: характер самой Миллисент или котята?
— Думаю, тебе стоит продолжать их рисовать, — заверила она подругу. — Это твоя сильная сторона. Хотя и рассерженные лебеди мне тоже понравились.
Женевьеве казалось, она спокойна, но временами она все же поглядывала в сторону дверей, радуясь, что в комнате нет ни герцога, ни Гарри.
Позже она лежала в постели, беспокойно ворочаясь. С самого первого дня праздника в их доме постель стала ее врагом. Наконец Женевьева села, обхватила колени руками и принялась пристально смотреть на огонь в камине, словно он мог раскрыть ей какие-то тайны.
Когда ей стало ясно, что никаких тайн раскрыто не будет, она повернулась к часам.
Никогда прежде полночь не была наполнена таким глубоким смыслом.
Никогда прежде Женевьева не была такой настороженной, полной ожидания и беспокойной, как будто она превратилась в существо, чья жизнь начинается лишь с наступлением темноты. Внезапно ткань простыней стала особенно чувственно скользить по ее обнаженному телу. Тишина в доме и за окном была оглушающей, казалось, темнота с нетерпением ждет ее шагов, когда она отправится на поиски герцога.
