Хватит Хадидже носить имя, которое не выражает ее сущности. Пусть она и стала первой наложницей Ахмеда, пусть именно ее сын будет старшим, однако имя ей все равно не подходит. Не Хадидже, а именно Махфируз, только так.
Ахмед приподнялся на локте и задумчиво разглядывал прелестную юную женщину. Та словно почуяла внимание своего мужчины, открыла глаза, томно и зазывно улыбнулась.
– Не сейчас, – вздохнул Ахмед, укладываясь рядом.
Махфируз покорно опустила ресницы, всем своим видом отметая даже саму возможность ослушаться возлюбленного.
– А помнишь, как вы бегали по гарему? – внезапно спросил Ахмед. – Башар еще евнухом переоделась… И ловко же вы меня тогда обманули!
– Ох, – притворно содрогнулась Махфируз, но глаза ее смеялись. – Я против была… ну, поначалу.
– Но шайтан находит подход к тем, кого мечтает совратить, – расхохотался Ахмед.
– Да уж, тут ты кругом прав.
В спальне снова воцарилась тишина – не напряженная, а расслабленная, будто кошка уютно свернулась и посапывает между двоими. Удивительная гармония мужчины и женщины, такую редко можно увидеть.
– Аллах благословил меня, – вырвалось у Ахмеда.
Махфируз поглядела удивленно, но ничего не ответила. Впрочем, Ахмед уже успел хорошо изучить бывшую «госпожу Жирафу» (нет, теперь она уже не выше его!) и понял: что-то ее беспокоит. Но что?
Видят небеса, у Махфируз нынче столько проблем, что, если утопить их в Черном море, оно выйдет из берегов. Да и Средиземное, наверно, тоже.
Гарем нынче подобен клубку ядовитых гадюк, и каждая норовит побольней укусить соседку. Ахмед в отрочестве совсем немного времени провел в павильоне «Клетка», но этого хватило, чтобы не обольщаться относительно дворцовых порядков. Равно как и насчет того, кто благоденствует и процветает в гареме.
Махфируз… не слишком-то могла здесь преуспеть.
Конечно – тут на губах Ахмеда появилась немного самодовольная улыбка, – если не все, то многое сейчас в воле человека, возвышенного Аллахом, в жилах которого течет кровь Османов. В числе прочего такой человек способен заставить уважать выбранную им женщину, заставить защищать ее и беречь. Ну, почти всегда способен…
Улыбка Ахмеда увяла. Нет. Не всегда.
Но если его Махфируз кто-нибудь обидел, то эта скверная собака будет умолять о смерти, почитая ее для себя наивысшей милостью!
– Что с тобой, любовь моя? – спросил Ахмед как можно более мягко. Женщина поглядела на него робко, почти испуганно, и Ахмед сдержал мимолетный порыв гнева, ибо не должна возлюбленная бояться своего милого, не должна, не простит Аллах такого! Но он вроде бы ничем не обидел ее… – Махфируз, я вижу, ты печальна. Кто заставил сердце твое грустить? Говори и ничего не бойся, клянусь Аллахом, я не обижу тебя!
– Мой повелитель… – Она повернулась к Ахмеду, и поза ее выражала глубочайшее почтение. – Повелитель сердца моего, со мной все хорошо. Ты избрал меня, ты открыл мне свое сердце и душу – что мне еще нужно? Но я беспокоюсь о своих подругах. Ты ведь знаешь, нынче для них настали… неспокойные времена.
– Ты умеешь выражаться мягко, – хмыкнул Ахмед. Душу затопило неизбывное восхищение девушкой, которая, взлетев до самого неба – ибо как иначе может быть, если ты избрана наследником Османов? – не утратила доброты и человечности.
Ахмед действительно очень хорошо знал гаремные порядки. Знал, каково сейчас приходится воспитанницам покойной Сафие-султан. И если Махфируз от забот ограждена милостью самого Ахмеда, то Башар и Махпейкер действительно могут попасть в беду.
Махпейкер… Почему-то сладко кольнуло сердце, когда в памяти всплыло ее милое круглое личико, веселая и всего лишь самую чуточку ехидная улыбка, безобидные подтрунивания над подругами и даже над шахзаде… Судьба этой девушки и впрямь нынче в руках Аллаха.
А еще – в его, Ахмеда, руках.
Она ведь тоже выросла, Махпейкер, выросла и изумительно похорошела. Может, и ей пора дать новое имя?
Ахмед внимательно поглядел на женщину, лежащую рядом. Махфируз ответила ему нежным взглядом из-под длинных полуопущенных ресниц.
– Ты делаешь то, что я думаю? – спросил Ахмед по-прежнему мягко, но в голосе его прорезался тот самый интерес, что заставлял изучать любую мелочь, попавшую в руки.
Как всегда, Махфируз поняла своего повелителя абсолютно верно. Ему требовались не ловкие женские увертки, а прямой и честный ответ. Его Ахмед и получил.
– Если ты думаешь, господин мой, будто я хочу, чтобы взгляд твой остановился благосклонно на моей лучшей подруге, то да, ты прав. Именно этого я и жажду всей душой.
– Султанские жены обычно находятся в ссоре, – усмехнулся Ахмед, откидываясь на подушки.
– Это дурная традиция, – парировала Махфируз, улыбаясь. – Мне известно, что жены Пророка – мир ему! – дружили друг с другом и всегда готовы были прийти на помощь, если одна из них в этой помощи нуждалась. Разве такая семья не должна служить примером всем мусульманкам?
– Полагаю, должна, – склонил голову Ахмед.
– Стало быть, это замечательно, когда женщины, отмеченные султаном или наследником султана, проживают в мире и согласии, как давным-давно делали это жены Пророка – мир ему!
– Это замечательно, – серьезно ответил Ахмед, – что у меня есть такая мудрая возлюбленная, способная в дни тревог заботиться не только о себе.
Махфируз смущенно зарделась, но в мыслях своих Ахмед был уже не с ней. Она хорошая женщина, замечательная, самая лучшая…
Просто Ахмед уже понимал, насколько сильно желает другую.
Махпейкер. Луноликая. Нет, ей тоже пришел срок сменить имя. Она будет… она будет – Кёсем. «Самая любимая»!
Махфируз не обидится. В конце концов, ведь она, третья из гёзде престолонаследника, стала первой икбал султана! Первой, кого он возвел на свое ложе…
Ахмед с нежностью погладил по плечу лежащую рядом с ним женщину. И, таясь, неловко улыбнулся, вспомнив, каким был дураком, когда в незапамятные времена – ого, чуть ли не больше года миновало! – отверг было ее, не желая, чтобы какая-то там женщина могла смотреть на него сверху. Что ж, он тогда и вправду совсем маленький был. Во всех смыслах.
Да, ее-то отверг… а Махпейкер в ту самую ночь возвел на свое ложе. Если это так называется. Ее – и Башар.
Ох, что это была за ночь… Наверно, за все время, что стоит дом Османов, никогда еще ни один султан или наследник султана не проводил так ночь с наложницами.
Ахмед закрыл лицо руками, будто от стыда, – но стыда не было. Он тихо засмеялся.
Что ж, теперь он разделит ложе с Махпейкер по-настоящему. Она станет его хатун. Его кадынэ. Его хасеки. Его спутницей жизни и матерью его детей.
И никогда Махпе… нет, Кёсем-хасеки не будет враждовать с Махфируз-хасеки! И их дети не станут друг другу врагами, не сделаются братоубийцами.
