Когда Кейон потянулся к Джессике и обнял ее, он ощутил ее двойственность еще сильнее, но это была двойственность, с которой мужчина мог справиться, а мудрый мужчина — еще и насладиться ею.
Потому что как только она оказалась в его руках, она отвернулась, словно отказывая, и в то же время выгнулась, прижимаясь ягодицами к его возбужденному члену. Она хотела того же, что и он: сначала жара, а потом нежности.
Тихо застонав, Джесси пошевелила попкой. От ее стона у него внутри все завибрировало, возбуждение стало почти невыносимым. Наклонив голову, Кейон подхватил ладонью ее подбородок, развернул и поцеловал ее, прижимаясь пахом к ее пухлым ягодицам.
И заставил Джесси идти вперед, одной рукой прижимая девушку к себе, другой удерживая ее подбородок. Кейон покусывал ее припухшие от поцелуев губы, наслаждался ее вкусом, слегка посасывая их. Провел дорожку поцелуев по ее уху, скуле, шее. И продолжал продвигаться вперед, пока они на что-то не наткнулись. Кейону было все равно, что за мебель попалась на пути, главное, что она была.
Нашлось нечто, на что можно положить Джесси.
А, стол его потомка — прекрасно! Кейон не глядя смахнул все лишнее, не обращая внимания на падающие и бьющиеся предметы. Он накрыл ладонями ее грудь, укладывая Джесси на гладкую резную столешницу. Она ахнула, опираясь ладонями на глянцевитую поверхность.
Он хотел оказаться внутри нее. Хотел получить последнее доказательство того, что Джесси выбрала его своим мужчиной, ничто другое его не удовлетворит. Кейон неохотно выпустил из рук ее тяжелые груди, которые так женственно, так идеально подпрыгивали от каждого толчка его бедер, и начал расстегивать ее джинсы.
— Я собираюсь взять тебя, девочка.
Джесси дернулась и выгнула спину, глядя на него через плечо. Ее глаза были совершенно дикими, как он и ожидал.
— Да, — хрипло ответила она. — Пожалуйста, Кейон.
Пожалуйста, Кейон. Он мог бы внимать ей целую вечность! И умер бы счастливым, слушая, как она умоляет его о чувственном удовольствии. Пытаясь удовлетворить любые ее желания.
— Ты уже влажная, Джессика?
Кейон знал, что это так. Он чувствовал запах женского желания. Но он хотел, чтобы она сказала об этом. Хотел услышать о том, что он заставляет ее переживать.
— Я всегда влажная, если ты рядом. — В ее голосе звучало одновременно изумление и раздражение от такого признания.
— Это беспокоит тебя, девочка?
— Я никогда не испытывала… ох! — Джесси ахнула, когда он начал тереться об нее круговыми движениями, медленно расстегивая верхнюю пуговицу на ее джинсах. — …ничего подобного. Я словно всегда на взводе и никак не могу расслабиться.
— И от этого ты чувствуешь, что теряешь контроль?
— Да. — Теперь в ее голосе была, только, обида и почти не осталось изумления.
— Ты и должна терять контроль рядом со своим мужчиной, девочка. Это и называется страстью. Думаешь, страсть подчиняется правилам? — Он рассмеялся. — Вряд ли. Не в моей постели.
— А как насчет мужчины? — требовательно спросила Джесси. — Он тоже теряет контроль со своей женщиной?
Кейон хмыкнул. Мужчина никогда не должен полностью терять над собой контроль. По крайней мере мужчина его размеров с такой изящной женщиной, как она. Но это не означало, что он не терял контроля ни в мыслях, ни в чувствах. Терял. От одного взгляда на нее что-то, живущее глубоко внутри и всегда остававшееся диким, срывалось с цепи.
— Я всегда возбужден, когда я с тобой. С первой нашей встречи. И, нэй, девочка, я тоже не могу сдержаться. Но, в отличие от тебя, и не пытаюсь. Я отдаюсь жару. Желанию. И испытываю боль от этого желания. Я наслаждаюсь тем, что жду тебя, хочу тебя, думаю обо всем, что я собираюсь с тобой сделать. — Он обхватил ее ягодицы и сжал их. Его голос перешел в сексуальное жаркое мурлыканье: — Я наслаждаюсь, думая о том, как возьму тебя, познаю так близко, как только мужчина может познать женщину. И я собираюсь узнать каждый дюйм твоего тела, девочка. Ты ведь хочешь этого, Джессика?
— Да, — простонала она.
— А после того, как я с тобой закончу, ты никогда не сможешь забыть меня. Я войду в тебя, как клеймо, и твоя кожа будет носить мой отпечаток до конца твоих дней. Скажи, что ты тоже меня хочешь, Джессика.
«И прости меня за грехи, которые я собираюсь совершить, а ты о них даже не догадываешься».
— Я хочу тебя… о-о-ох! — Ее ответ прервался вздохом, когда он мощно двинул бедрами.
Горец довольно улыбнулся. Между ними было слишком много одежды. Он хотел почувствовать, как она, влажная, скользкая и жаркая, сомкнётся вокруг его плоти. Кейон расстегнул оставшиеся две пуговицы на ее джинсах и спустил их на бедра Джесси, оголяя ягодицы.
И судорожно вздохнул, стягивая джинсы ниже, на лодыжки, но не дальше, чтобы ее ноги оказались спутанными.
— Ты хочешь почувствовать меня внутри, Джессика?
— Да!
— Медленно и плавно или жестко и быстро? Чего ты хочешь, Джессика?
— Да! — вскрикнула она.
Кейон рассмеялся. Он чувствовал себя триумфатором. Любой мужчина мечтал бы о безоговорочном «айе» от такой великолепной женщины.
Он приподнял ее бедра, заставляя Джесси принять позу, в которой он хотел ее взять. Он развел ее ноги, раздвинул бедра так, чтобы колени девушки слегка согнулись, шагнул вперед. И прижал ее спущенные джинсы ботинками, натягивая на лодыжках так, чтобы она оказалась беспомощной, в ловушке между его большим телом и столом.
Теперь, когда ее ноги были раздвинуты и обнимали его бедра, а попка была вдернута вверх, он мог добраться до самых сокровенных ее местечек. Лежа на животе, Джесси могла только принимать то, что он собирался ей дать. У нее не осталось возможности контролировать ситуацию. А если она все же попытается сделать это, ему достаточно дернуть ногой ее джинсы, чтобы лишить возможности двигаться.
Позже он позволит ей контролировать все, что она пожелает, — как бы это ни уязвляло его мужское самолюбие. Он позволит ей связать его хоть девятью разными способами, если она захочет, — но именно сейчас любая крупица ее контроля ослабила бы его контроль над собой, который и без того был изношен не хуже штанов, в которых он был в день своего пленения.
Они распались на лоскуты целую вечность назад.
Джесси ахнула, когда Кейон оказался между ее ног. Она была влажной и не могла бы пошевелить нижней частью тела, даже если бы от этого зависела ее жизнь. Никогда раньше она не испытывала такого безграничного возбуждения, как сейчас, беспомощно распластавшись под ним.
