Кейн помедлил. Она наблюдала за тем, как он обдумывает ее вопрос. Затем он протянул ей фляжку.
Она сделала большой глоток, потом другой — и мгновенно горло ее запылало, через секунду она уже горела вся изнутри. Ники закашлялась, и все, что у нее было в желудке и по пути в желудок, изверглось наружу. Никогда еще девушке не было так стыдно.
Она бросила бутылку, и ее. содержимое растеклось по земле.
Ей было плохо, она очень устала и была ужасно смущена. Из ее глаз брызнули слезы. Она попыталась встать на ноги, но он схватил ее за запястье и удержал. Когда наконец она набралась смелости и взглянула на него, он раскрыл ей объятия, и она нырнула в них. Эти ужасные борода и усы портили его лицо, и трудно было разглядеть его выражение. Она хотела, чтобы он чувствовал к ней то же, что она чувствовала по отношению к нему. Но в этот момент его руки стали для нее безопасной гаванью. Совершенно истощенная за прошедшие сутки, она приникла к нему, ища в нем опору и спасение.
Он крепко прижал ее к себе, и она почувствовала, что дрожит, а затем слезы хлынули из глаз. Она начала икать, и он еще крепче обнял ее.
— Не надо было давать тебе виски, — нежно сказал он.
— Ты был прав. — Икота все не прекращалась. — Я никогда раньше не пила виски.
— Я так и думал, — сказал он с улыбкой.
— И я очень устала, — пожаловалась она.
— Это я тоже знаю, моя малышка, — ласково произнес он. — Нам следовало бы остановиться гораздо раньше, но ты же мне ничего не сказала. У тебя такое отважное сердце.
Она еще сильнее прижалась к нему. Ей было так хорошо. И она чувствовала, что ему тоже. Он думает, что она очень хорошая. Ей было так приятно услышать эти слова. Она почувствовала, как он обнимает ее все сильнее и прижимает к себе, как самую большую драгоценность на свете. Она с благодарностью посмотрела на небо. По крайней мере, одно из ее желаний начало исполняться.
Ники закрыла глаза с мыслью о том, что ее любят и желают, и погрузилась в блаженный, долгожданный сон. Кейн не шевелился. Она ощущала исходящий от него запах виски, пота и грязи, а он думал о том, что впервые в жизни узнал такое счастье — охранять сон своей возлюбленной, так доверчиво уснувшей в его объятиях.
Он так старался держать ее на расстоянии. Ему бы следовало знать, что это невозможно, особенно после проявленной им слабости две ночи назад. Стоило ей посмотреть на него своими темно-карими глазами, и, черт побери, он превратился в глину в ее руках.
В темноте невозможно разглядеть ее глаз, сказал он себе. Но он видел их каждую секунду, они стояли перед ним. Он чувствовал, когда она заснула, ощущал каждый изгиб ее тела, полностью отдавшегося его власти.
Как бы хотел Кейн быть достойным Ники — этой удивительной, отважной девушки, которая следовала за ним всю ночь и рисковала своей жизнью, чтобы предупредить его о Хильдебранде и Ситцевом. Его нежной и доверчивой Ни-коль, которая никогда раньше не пробовала виски и не занималась любовью и которая впервые покинула границы маленького прибежища преступников, чтобы помочь ему. В ней так необычно сочетались невинная чистота и отчаянная смелость.
Она заслуживала гораздо лучшего мужчину, чем он, и лучшего будущего, чем он мог ей предложить. Если она когда-нибудь узнает о его обмане…
Нет, когда она узнает…
Думать об этом было невыносимо. Он пытался уверить себя, что сможет предотвратить катастрофу. Черт, ему никогда не удавалось избежать трагедий, но все его предыдущие неудачи были ничем в сравнении с надвигающимся ужасом.
Почему Мастерс должен был верить ему?
Одна его половина хотела убежать вместе с Ники. Прямо сейчас. Он ничего более так не желал в своей жизни, как вернуться в Логовище, забрать Робина и отправиться в любое место прочь отсюда — в Мексику или даже в Канаду. Он никогда не сказал бы ей о том, что планировал сделать.
Затем он подумал о Дэйви. Дэйви было девять, Кейну восемь, когда его отец обнаружил, что он учится читать вместе с Дэйви. Руфус О'Брайен начал бить сына, и Дэйви набросился на него, огромного мужчину. Отец Кейна обрушил свой гнев на Дэйви и чуть не убил его, сломал руку и два ребра. Кейн никогда не мог забыть ни этого избиения, ни его последствий. Отец Дэйви пригрозил убить О'Брайена, если он когда-либо ударит кого-нибудь из мальчиков. Избиения прекратились, и отец Кейна покончил с собой месяцем позже.
Да, он не мог предать Дэйви и продолжать жить.
Ники повернулась в его объятиях. У него перехватило дыхание, когда он почувствовал, что она еще сильнее прижалась к нему, хотя было понятно, что она это делает в глубоком сне. Она так нежно, ровно дышала. Но ей явно было неудобно. Он стал гладить ее короткие локоны. Никогда раньше он не любил ни одной женщины, и теперь жажда любви смертной мукой сжимала ему сердце. Он даже подумал, как это до него люди любили и не умирали от любви.
Но затем он сказал себе, что обычно мужчины не планируют предавать любимых женщин.
Боже, как он сможет это сделать?
Он попытался подойти к проблеме с точки зрения здравого смысла. Ники молода. Она снова встретит любовь. А у Дэйви никогда не будет еще одного шанса выжить.
Кейну пришлось взвесить две вещи: жизнь и доверие. Это был выбор дьявола, а он заключил дьявольскую сделку. Ему захотелось заползти под скалу, в темноту, которой он принадлежал. Вместо этого он лежал здесь, обнимая Ники и собираясь причинить ей боль, такую сильную, какую только может причинить мужчина.
Когда небо начало светлеть и ночь уступила место розово-серому рассвету, Кейн все еще не спал.
Я люблю тебя. Он мысленно произнес эти слова, когда она повернулась в его объятиях, когда длинные черные ресницы приподнялись и она потянулась. Она открыла глаза и улыбнулась ему, лениво, счастливо, и его сердце гулко забилось в ответ на эту улыбку.
Она немного приподнялась и дотронулась до его губ.
— Мне не нравится эта борода, — произнесла она.
Он коснулся рукой того места, где обычно можно было увидеть шрам.
— Мне нравится твой шрам.
— Он также нравится полицейским и любителям вознаграждений за поимку преступников, — возразил он. — По нему меня могут легко узнать.
— Но когда мы вернемся в Логовище, это не будет иметь никакого значения, — прошептала она, снова потянувшись и подставив губы для поцелуя.
Он наклонился и коротко поцеловал ее, но она запротестовала:
— Еще!..
— Нам надо ехать.
— Нет еще, — сказала она, и он подумал, что она даже не представляет, как она привлекательна сейчас с этими ленивыми полусонными глазами и зовущим ртом. Слишком привлекательна. Он не мог не наклониться и не поцеловать ее так крепко, как только мог.
