Против короля-узурпатора, мысленно поправила его Аделиза. Должно быть, это отразилось на ее лице, потому что Вилл добавил:
– Вы писали, что решили принять мое предложение. Не хотите ли теперь сказать, что передумали?
Она ощущала, как он взвинчен, и сама испытывала волнение. Даже сейчас, когда ее решение закрепило письменное слово, уверенности у нее не было.
– Клянусь, если вы примете меня, я сделаю все, что в моих силах, чтобы быть справедливым и честным. – Д’Обиньи взял ее руку в свои, сложенные теплой и надежной раковиной.
– Нет, я не передумала. – Она покачала головой. – Когда я попросила у Господа совета, Он послал мне вас. У меня были мысли о том, чтобы принять монашеский обет, но есть много такого, что я должна сделать вне стен монастыря. – Она тревожно нахмурилась. – Так трудно решиться на то, чтобы оставить эту тихую жизнь и вновь окунуться в мирские дела.
Вилл нежно погладил большим пальцем плененную руку Аделизы.
– Мне было просто принять решение, – сказал он.
Помолчав, Аделиза подняла свободную руку и легким, как дыхание, жестом прикоснулась к его щеке.
– Я очень надеюсь, что оно было верным.
– В этом я уверен.
Вилл одной рукой обнял ее за плечо. Аделизе стало так удобно и уютно, как будто его ладонь была создана специально для нее. Очень робко она прижалась к нему.
Второй рукой он продолжал гладить ее, направив взгляд на залитый солнцем монастырский дворик.
– У нас будет много таких дней, – произнес Вилл. – Мы проведем их вместе – вы, я и наши дети. Обещаю вам.
От нахлынувших чувств у Аделизы сдавило горло.
– Если вы сможете дать мне обещанное, тогда я пойму, что и мое решение верное.
Аделиза смотрела на свои туфли. Сделанные из мягкой лиловой ткани, они заканчивались острыми носами и были сплошь расшиты серебряными нитями и самоцветами. Туфли королевы. Она не носила их с тех пор, как в последний раз восседала с Генрихом в тронном зале на дворцовом пиру. Потом он уехал на охоту и больше не вернулся.
Утро невеста провела в молитвах с Германом, своим духовником, перед алтарем церкви замка Арундел. Она и сейчас молилась, хотя уже встала с колен.
– Господи, помоги. Помоги мне излечить мое сердце и поступить правильно.
Уверенность насчет нового брака так и не пришла. Раньше ей было трудно разделить чувства Матильды, когда той приказали выйти замуж за Жоффруа Анжуйского, но теперь Аделиза лучше понимала падчерицу, и это не утешало, потому что она видела, чем обернулся этот брак для супругов.
Она сделала шаг, потом еще один, наблюдая, как ее туфли появляются и исчезают под летящим подолом серебристого платья.
Это путь, на который ее наставил Господь, а иначе Он не прислал бы к ней Д’Обиньи. Вилл – хороший человек, несмотря на преданность Стефану. С этим ей еще предстоит справиться с Божьей помощью. Вилл обещал ей дни, наполненные счастьем и детьми. Мысль о детях и толкала ее вперед, и сдерживала. Аделиза отчаянно хотела зачать и в то же время безумно боялась, что не способна на это. Пятнадцать лет бездетного брака с мужчиной, который плодил внебрачных детей почти до самой смерти, растоптали ее надежды и покрыли душу шрамами.
Вилл ждал ее перед церковью вместе с баронами и рыцарями из владений Д’Обиньи и приглашенными на свадьбу гостями, включая короля. Церемонию вел епископ Вустерский. Его стихарь был белым, как грудка чайки, и только блестели на солнце золотые нити вышивки. Высоко подняв голову, с опущенными долу ресницами, Аделиза заставляла себя идти вперед – шаг, еще шаг.
Подошел Вилл и взял ее за руку. Как и тогда, в Уилтоне, она почувствовала тепло и жизненную силу, исходящие от него и проникающие ей в самое сердце. Когда Аделиза подняла на него глаза, жар его взгляда чуть не опалил ее. Генрих никогда так не смотрел на нее.
– Вы всегда будете королевой, – прошептал он и перевел взгляд на изящную диадему, венчающую ее вуаль из легкого шелка.
Аделиза зарделась, как девочка, несмотря на то что была зрелой женщиной тридцати пяти лет.
Свадьба состоялась у церковных ворот на виду у всего честного народа, а потом все вошли внутрь, чтобы отслужить праздничную мессу. Здесь было много тех, кто присутствовал, когда она выходила замуж за Генриха. Те же лица Аделиза видела и на его похоронах в Рединге, но сейчас нельзя об этом думать. Это время радости. На торжественном пиру после мессы Аделиза принимала поздравления гостей и мечтала о том, чтобы оказаться где-нибудь в другом месте. Она не могла сказать, искренни ли улыбки тех, кто сидит с ней за одним столом. Рады они или только делают вид? Не сотрут ли улыбку с лица, едва отвернутся?
– Счастлив за вас обоих, – говорил Стефан, целуя ее в щеки. – Вильгельм Д’Обиньи – прекрасный человек, и мой новый граф Линкольн сумеет хорошо защитить вас, а? – Он хлопнул Вилла по плечу.
«Хорошо охранять» – вот что имеет в виду Стефан, думала Аделиза и прятала свою неприязнь под вежливыми фразами. Что ж, посмотрим. Король заполучил клятву Вилла, но он же не делит с ним жизнь, постель и кров, как будет делить она. Аделиза всматривалась в лицо Стефана, на котором разглядела новые морщины. Ей казалось, что его веселость деланая, призванная скрыть утомление. Возможно, наконец он узнал, что корона – более тяжкое бремя, чем ожидал. Возможно, просто плохо спит по ночам. Что бы ни делал Стефан, ему никогда не сравниться с Генрихом.
– Да, сир, – услышала она свой голос.
Потом ее поцеловала невысокая и плотная жена Стефана – Маго.
– Для вас настанет совсем иная жизнь, – сказала королева. – Но я знаю, вы обладаете талантом приспосабливаться.
Аделиза пробормотала в ответ ничего не значащие слова. Внутри у нее все сжалось. Когда-то она сама была королевой Англии и обладала той властью, которую ныне имеет Маго. Из всего, что отобрала у нее эта низенькая, цепкая, как терьер, женщина, самой горькой утратой было попечительство над Уолтхемским аббатством. Теперь оно принадлежит Маго как царствующей королеве, а у Аделизы не осталось никакого влияния, чтобы побороться за эту привилегию.
К ней подходили все новые и новые гости. Аделиза столько улыбалась, что у нее занемели щеки. Казалось, ее улыбка вот-вот отвалится и упадет под ноги.
Бриан Фицконт оказался одним из немногих, кто понимал, как трудно ей было оставить Уилтон и вернуться к мирской суете.
– Я часто думаю, что жизнь в монастыре пришлась бы мне по душе, – произнес он. – Когда я был ребенком, отец хотел отдать меня Церкви, но король забрал ко двору – его сыну нужны были сверстники. Если бы не это… – Он развел руками.
Аделиза сумела еще раз улыбнуться, на этот раз менее натянуто.
