Ком подкатил к горлу, и Фиона почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Так захотелось выплакать свое одиночество здесь, в уютном тепле, наблюдая за чужой настоящей жизнью. Но это желание быстро прошло. Ее боль была слишком сильна, чтобы вылечить ее слезами или раскаянием, и столь велика, что под стать ей только твердость, пустота и молчание.
Несколько раз, когда Алекс что-то особенно долго шептал отцу, она хотела встать и потихоньку, на цыпочках, уйти, понимая, что ее исчезновения даже не заметят, однако, представив себя в постели с подушечкой в руках в качестве единственной подруги, отказывалась от этой мысли. Сердце все равно останется в этой комнате, поэтому она и оставалась и, прислонившись головой к стене, продолжала наблюдать, прислушиваясь к тиканью часов. Заметив, что горизонт посерел, а в комнате зашевелились тени, Фиона подумала о Мейрид. Интересно, начала ли она прививать Чаффи преклонение перед звездами? Впрочем, больше всего ей сейчас хотелось узнать, есть у нее шанс когда-нибудь разрушить границу между ней и такими, как, например, сэр Джозеф и его сын. Ответить, наверное, сможет только время. Придется ждать. Ничего другого просто не остается.
Шли минуты, слагались в часы. На горизонте появилось бледное еще солнце, но в саду тут же заверещали пичуги. Как раз в этот момент Алекс поднялся на ноги, взглянул на сидевшего по другую сторону кровати Суини и, пройдя через комнату, протянул Фионе руку.
– Не хочешь немного размяться?
Его улыбка была такой искренней, что отказаться она не смогла. Вложив свою ладонь в его, сухую и холодную, Фиона на мгновение почувствовала, будто именно в ней сейчас заключено ее будущее. Она поднялась на плохо гнувшихся ногах и сжала его пальцы со всей силой, на какую оказалась способна. Это был самый ясный ответ, который она могла себе позволить. Она понимала, что Алекс сейчас находится за возведенными им самим стенами, которыми он может защищать своего отца и ограждать от всего, что может угрожать ему в будущем. Возможно ли оставить местечко за ними для нее? Вряд ли. Но как бы там ни было, Фиона взяла его за руку и повела в темную, облицованную деревянными панелями прихожую.
– Тебе, наверное, надо поспать, – сказал Алекс, и Фиона отметила с сожалением, что не видит его глаз. – Думаю, мы здесь останемся на какое-то время.
Эти слова вызвали инстинктивный страх, но она почему-то сразу поняла, что он не хочет расставаться с ней, скорее даже почувствовала. И вместо того чтобы высвободить руку и уйти, она сделала шаг вперед и, оказавшись совсем рядом, улыбнулась:
– Если я уйду, то только в маленькую обсерваторию. И, сдается, Чаффи не скажет мне за это спасибо.
Брови Алекса удивленно приподнялись.
– О, вы начинаете дорожить его расположением?
Фиона пожала плечами:
– А что мне еще остается? Только ждать и смотреть.
Он кивнул и закрыл глаза. Она по-прежнему сжимала его руку в своей. Теперь Фиону радовало, что темно и он не может ее видеть, иначе было бы трудно скрыть свои чувства. Как бы она ни старалась, он бы все увидел в ее глазах: страстное желание, стремление к нему, боль. Собственно, бурливший в ней коктейль из этих чувств и был истинной причиной, по которой она не могла заставить себя уйти.
– Фиона…
У нее перехватило дыхание.
Алекс открыл глаза, и она увидела в них боль, усталость и отчаяние.
– Как я скажу об этом матери?..
Она никогда не видела его таким. Он всегда выглядел уверенным, знал, что делать самому, и был готов руководить другими. Сейчас у нее было ощущение, что, столкнувшись с непреодолимой задачей, он что-то пытается скрыть от остальных не менее ревностно, чем она ограждает свое прошлое.
Она выпустила его пальцы и коснулась локтя.
– Я пока не вижу необходимости что-то ей говорить, – стараясь, чтобы голос звучал твердо и уверенно, сказала Фиона.
Алекс посмотрел на нее сверху вниз, и грусть в его глазах выдала все, что у него накопилось на сердце.
Фиона, не отводя взгляда, приставила указательный палец к его груди и произнесла с вызовом:
– Не смей падать духом! С чего это ты решил сдаться? Разве твой отец сказал, что умирает?
Алекс не ответил.
В отчаянии Фиона резко тряхнула головой и выпалила:
– Если бы Пип была здесь, то надавала бы тебе по голове, чтобы мозги встали на место. Она бы не сдалась лишь потому, что вашему отцу стало хуже после утомительной дороги. Так как же можешь опускать руки ты?
Но его мучило что-то еще – Фиона видела это. И это «что-то» придавало его отчаянию особый оттенок, еще более усиливая его, и об этом он не мог рассказать ей. Ее мучило его недоверие, хотя она прекрасно понимала, что не вправе ожидать полной откровенности, и Фиона стремилась узнать, что его мучает, инстинктивно чувствуя, что сумеет облегчить его боль.
Но почему? Потому что влюбилась? Потому что безнадежно любит его уже четыре года, следит за его жизнью, а если ничего не знает о ней, то придумывает, как ребенок, и сама верит в эту волшебную сказку? Потому что с того момента, как поцеловал ее на том пастбище под дождем, он принадлежит ей?
– Я не позволю тебе сдаться, Алекс Найт! – заявила Фиона, будто имела на это право или какие-то обязательства. – Ты не должен допустить, чтобы такой прекрасный человек оказался в могиле! По крайней мере до тех пор, пока он сам тебя об этом не попросит. А я не верю, что он не готов бороться.
Довольно долго он просто молча смотрел на нее: не шевелился и, как ей казалось, даже не дышал. А она молила Небо подать ей знак, что ему хоть чуть-чуть стало легче от ее слов: улыбку, кивок, все, что угодно, – но Алекс так и остался неподвижно стоять, наклонив голову и безвольно опустив руки. В этой напряженной тишине, казалось, она слышит каждый удар своего сердца.
Она прекрасно понимала состояние Алекса. Злость, жалость, ощущение вины или то и другое одновременно – бремя настоящего мужчины, взявшего на себя обязанность заботиться о других. В состоянии ли кто-нибудь уменьшить его страхи, притушить гнев? У него прекрасная семья, это Фиона теперь знала наверняка, но что-то ей подсказывало, что и Алекс, и сэр Джозеф относятся к тем мужчинам, которые готовы защищать всех, кто их окружает, но не ждут, что кто-то позаботится о них.
О, если бы она могла сейчас прильнуть к нему! Обхватить его руками, прижаться щекой к груди и смягчить сердце, бившееся под каменными мышцами. Если бы она могла отдать всю себя во имя любви!
Неожиданно Алекс поднял голову. Фиона посмотрела ему в глаза в надежде, что он очнулся, увидел и понял больше, и на мгновение ей показалось, что так и есть, что именно в ней он ищет опору… Но в это мгновение они услышали, как кто-то вошел в дом.