– У меня необыкновенно хорошее настроение.
– Даже несмотря на необходимость провести весь вечер с принцем Алексеем?
– У него там будет три сотни гостей. Ergo, на меня времени не хватит.
Она прыснула.
– Я считала, что ты стал лучше к нему относиться.
Гарри тоже так казалось. Он все еще думал, что принц – порядочная свинья, но он вылечил Себастьяну плечо. Или, если быть точным, велел это сделать своему телохранителю. Результат тот же.
А что еще важнее, он, наконец, признал свое поражение и прекратил наносить Оливии визиты.
К несчастью для Гарри, увлечение принца Оливией сменилось дружеской привязанностью к Себастьяну. Принц Алексей решил, что Себ должен стать его новым лучшим другом, и ежедневно приходил справляться о его здоровье. Гарри предпочитал не покидать кабинета во время этих визитов, а потом развлекал Оливию изложением описанных Себастьяном подробностей. В конечном итоге, все это было довольно забавно и яснее ясного доказывало, что принц Алексей безопасен.
– О, это мама, – Оливия оглянулась назад. – Она зовет меня. Мне надо идти.
– Увидимся вечером.
Она улыбнулась.
– Буду ждать с нетерпением.
Когда Гарри подъехал к дому русского посла, бал был в самом разгаре. Ему не удалось точно определить, в честь какого конкретно аспекта русской культуры устроен праздник: музыка играла немецкая, а еду подавали французскую. Но это никого не смущало. Водка текла рекой, и в комнате то и дело слышались взрывы смеха.
Гарри тут же начал искать Оливию, но ее нигде не было видно. Он знал, что она уже здесь, ее карета отъехала за час до его собственной. Однако в зале было слишком людно. Ничего, скоро он ее отыщет.
Плечо у Себастьяна практически зажило, но он продолжал носить легкую повязку – так привлекательнее для женщин, – объяснил он. Невероятно, но это и в самом деле cработало. Они слетелись моментально, и Гарри с удовольствием и некоторым изумлением стоял в сторонке и наблюдал, как Себастьян греется в лучах тревоги и заботы лондонских прекрасных дам.
Гарри заметил, что Себастьян не спешит посвящать окружающих в детали происшествия. По правде говоря, его рассказы были скорее туманны. Он ни словом не обмолвился о столе, игравшем роль утеса из готической новеллы. Сложно сказать, что именно говорил Себастьян, но Гарри слышал, как одна леди прошептала другой, что «на него, на бедняжку напали бандиты…»
Гарри вполне готов был к концу вечера услышать, что Себастьян, оказывается, в одиночку бился с целым полком французов.
Пока Себастьян принимал душераздирающие изъявления сочувствия от одной особенно энергичной вдовушки, Гарри наклонился к Эдварду:
– Что бы ни случилось, никому не говори, как это произошло на самом деле. Он никогда тебе не простит.
Эдвард кивнул, но как–то рассеянно. Он был слишком занят, чтобы обращать внимание на Гарри, он наблюдал за Себом и учился у него.
– Все остатки твои, наслаждайся, – сказал Гарри брату и улыбнулся сам себе, поняв, что он, к счастью, навсегда покончил с невостребованными Себастьяном дамами.
Жизнь была хороша. Просто прекрасна. И бесподобна, и восхитительна, как, собственно, и всегда.
Завтра он сделает предложение, и завтра она скажет «да».
Ведь скажет же, правда? Не может он настолько ошибаться в ее чувствах!
– Ты видел Оливию? – спросил он Эдварда.
Эдвард покачал головой.
– Попытаюсь ее найти.
Эдвард кивнул.
Гарри решил, что когда вокруг порхает столько юных барышень, вести беседу с братом бесполезно. Он отошел, пытаясь оглядывать толпу поверх голов, и начал продвигаться к противоположной стене бального зала. У чаши с пуншем бурлила толпа с принцем Алексеем в самом центре, но Оливии видно не было. Она сказала, что оденется в голубое, то есть обнаружить ее будет проще, но к вечеру ему всегда становилось труднее различать цвета.
А вот ее волосы… Это совсем другая история. Ее волосы должны гореть, как маяк.
Он продолжал пробираться сквозь толпу и оглядываться по сторонам, пока наконец, когда он уже начал отчаиваться, сзади него не раздалось:
– Кого–нибудь ищете?
Он повернулся, и вся его жизнь будто озарилась ее улыбкой.
– Да, – произнес он, разыгрывая нерешительность, – но я никак не могу ее найти…
– О, хватит, – прервала Оливия, легонько шлепнув его по руке. – Что тебя так задержало? Я здесь уже несколько часов.
Он приподнял одну бровь.
– Ну ладно, как минимум, час. Или даже девяносто минут.
Он оглянулся на брата и кузена в другом конце зала, все еще окруженных вниманием дам.
– Нам не сразу удалось подобрать повязку, подходящую к костюму Себастьяна.
– А еще говорят, что женщины привередливы!
– Я был бы просто счастлив защитить честь своего пола, но мне слишком приятно осуждать Себа.
Она рассмеялась в ответ легким мелодичным смехом, потом схватила Гарри за руку.
– Пойдем со мной.
Он шел за ней по залу и поражался ее простодушной целеустремленности. Она сворачивала то вправо, то влево и всю дорогу смеялась, пока они, наконец, не достигли полукруглой двери в дальнем конце зала.
– Что это? – прошептал он.
– Ш–ш–ш–ш, – приказала она. Он последовал за ней в коридор. Здесь не было пустынно, то тут, то там стояли небольшие группы людей, но народу было гораздо меньше, чем в главном зале.
– Я ходила на разведку, – объяснила она.
– Похоже на то.
Она свернула за угол, потом еще раз и еще, людей становилось все меньше и меньше, пока они, в конце концов, не достигли тихой галереи. С одной стороны двери перемежались с огромными портретами. В строгом порядке: по два портрета между дверями. С другой стороны красовался длинный ряд окон.
Она остановилась прямо напротив одного из окон.
– Посмотри! – приказала она.
Он послушался, но не увидел ничего необычного.
– Мне открыть окно? – спросил он, думая, что это хоть немного прояснит ситуацию.
– Да, пожалуйста.
Он нашел защелку, откинул ее, потом поднял фрамугу. Она бесшумно скользнула вверх, и он высунул голову на улицу.
Он увидел деревья.
И ее. Она тоже высунула голову в окно.
– Должен признаться, я смущен, – сказал он. – На что я должен смотреть?
– На меня, – просто сказала она. – На нас. Вместе. С одной стороны окна.
Он повернулся. И посмотрел на Оливию. А потом… Ему просто необходимо было сделать это. Он протянул к ней руки, обнял ее, и Оливия прижалась к нему охотно, с улыбкой, обещавшей целую жизнь впереди.
Он наклонился и поцеловал ее, голодными, ищущими губами, и понял, что его бьет дрожь, потому что это был не просто поцелуй. Было нечто священное в этой минуте. Что–то истинное и благородное.
