— Я полагаю, Мессалина, что боги привели тебя сюда, чтобы я поведал тебе, кто такой в действительности этот Азиатик.
— Что ты имеешь в виду?
— Да будет тебе прежде всего известно, что он не более чем лицемер, который изображает из себя философа. На самом же деле он влюбился в потаскуху и готов ради нее совершать всякие глупости.
— Ты говоришь о Поппее?
— Именно о ней.
— А я так поняла, что ты примирил их.
— Действительно, Поппея продолжала бывать у меня после разрыва с Азиатиком. Но когда тот вернулся из Галлии, он явился ко мне и попросил принять его в тот день, когда здесь будет Поппея, он, видите ли, не может без нее. Она точно околдовала его, или он выпил какой-нибудь любовный напиток, который начисто отбивает разум и делает мужчину рабом женщины.
Эти слова вонзались в Мессалину, словно острие кинжала. И все же ей хотелось иметь хоть маленькую надежду.
— Симон, если я скажу тебе, что я, императрица Рима, хотела бы видеть Азиатика у своих ног, покорного, готового любить меня?
— Я отвечу, что твое императорское могущество вдребезги разлетится об эту скалу. Мессалина, мне очень трудно передавать тебе слова, которые говорил этот человек некоторое время тому назад.
— Это касается меня?
— Иначе зачем мне говорить об этом? Я не мог просить тебя об аудиенции, чтобы передать все, им сказанное, но твой приход сюда я рассматриваю как необходимость тебя предостеречь. Знай же, что он презирает тебя. Он смеялся над тобой, когда ты однажды совершила путешествие в Байи, поверив, что он там. Когда он с Поппеей, если речь заходит о тебе, он высмеивает тебя и отпускает в твой адрес оскорбления. Случается, дочь Поппеи в его присутствии хвалебно отзовется о тебе — в ответ у него всегда найдутся остроты или шутки. Он насмехается над своей императрицей и с удовольствием распускает о тебе самые невероятные слухи.
Симон говорил, а Мессалина чувствовала, как ее душит злость, ей было все труднее держать себя в руках.
— Симон, этот человек должен умереть. Если ты поможешь мне в этом деле, получишь огромное вознаграждение.
— Я знаю способ погубить его, — уверенно сказал маг.
— Говори. Я давно жажду заполучить его сады и смогу сделать так, что Клавдий мне их подарит, ты же получишь все остальное его богатство, если нам удастся убедить императора в измене Азиатика.
— Именно в этом преступлении он и повинен. Ибо знай, что он ездил в Галлию, а потом в Германию с намерением выяснить обстановку в легионах и настроение военачальников, обеспечить себе их поддержку, свергнуть Клавдия и завладеть троном.
— Ты в этом уверен?
— Я так предполагаю, но разве важно, правда это или нет? Нужно одно: убедить Клавдия, что это правда.
— Как это сделать?
— Я знаю одного адвоката, искусного говоруна, некоего Публия Свиллия Руфа, — вот он сможет убедить его в чем угодно. Но тебе надо подготовить Клавдия, настроить его против Азиатика, шепнуть подходящие слова. Надеюсь, ты меня понимаешь?
— Прекрасно понимаю, Симон. Считай, что наш договор мы заключили. А теперь скажи, какую награду ты ждешь от меня, на которую только что намекал?
— Есть ли бо́льшая награда для твоего верного слуги, как не ты сама?
— Симон, — заявила Мессалина, целиком поглощенная своей, с новой силой вспыхнувшей, ненавистью к Азиатику, — эту награду я готова дать тебе хоть сейчас. Однако это не помешает тебе завладеть имуществом Азиатика, когда оно будет конфисковано.
Вернувшись во дворец, Мессалина немедленно занялась приготовлением мести. Прежде всего она привлекла на свою сторону Сосибия, которому полностью доверяла. Она без особого труда уговорила учителя своего сына Британика, находящегося с Азиатиком в плохих отношениях, чтобы он опорочил его в глазах Клавдия. Император восхищался Сосибием, высоко оценивая его познания и мудрость, и охотно прислушивался к его советам. Он сам и предоставил учителю возможность для такого разговора. В один из дней он застал Сосибия, когда тот занимался с Британиком. Учитель следил за тем, как ребенок переписывает стихи Вергилия. Клавдий сел рядом, чтобы посмотреть на старания сына, и вдруг сказал:
— Сосибий, оставь ненадолго занятия и просвети меня своими разумными советами.
— Я слушаю тебя, цезарь, хоть и не заслуживаю такого внимания…
— Ты излишне скромен, Сосибий. Мне известно, что ты достаточно хорошо знаком с Валерием Азиатиком.
— Я действительно его знаю, но уже давно с ним не вижусь.
— Это неважно. Мне только что принесли записку от неизвестного лица, в которой говорится буквально следующее: «Цезарь, остерегайся Азиатика. Он намерен побывать в германских легионах. Опасайся его властолюбия и трепещи за свой трон».
— Божественный Клавдий, боюсь, что тот, кто послал тебе эту записку, может оказаться прав. Азиатик — человек деятельный и честолюбивый, его огромное богатство представляет угрозу для властителей, поскольку его достаточно, чтобы подкупить много легионов. Вспомни, что он был в числе заговорщиков, которые в конце концов лишили жизни Гая, и заявил в тот день, что был бы горд, если бы ему удалось сразить сына Германика. Разве не он воскликнул перед всеми римлянами: «Богам бы понравилось, если б он пал от моей руки?!» Даже в Виенне, куда он часто наведывается, его могущественная семья оказывает опасное влияние на весь этот богатый район Галлии. Он уже предпринял поездку в Германию и никому не сказал, что он там делал. Если он намерен вновь отправиться туда, то, без сомнения, в целях, враждебных цезарю.
Уйдя от Сосибия, Клавдий, встревоженный такими речами, направился к Мессалине. Он застал ее в обществе Публия Свиллия, о котором ей говорил Симон и которого он вскоре ей представил. Анонимное письмо, полученное Клавдием, было написано его рукой. Мессалина ожидала прихода Клавдия, как только тот ознакомится с письмом, и потому позвала адвоката. Когда вошел император, он встал и подобострастно приветствовал его.
— Клавдий, — тотчас приступила к делу Мессалина, — ты пришел как нельзя вовремя. Публий Свиллий, слава и талант которого тебе известны, явился поговорить со мной о Валерии Азиатике.
— Тогда он послан богами, — заявил Клавдий. — Именно за этим я и пришел.
— За этим? — Мессалина сделала удивленное лицо. — Но я очень мало с ним знакома, видела два или три раза, из них один раз при тебе, когда мы встретились у Симона.
— Я помню. Однако с чем ты пожаловал к императрице? — обратился Клавдий к адвокату.
— По правде сказать, цезарь, я хотел предостеречь Мессалину. Но цель моя в том, чтобы она предупредила тебя. Я боялся отвлекать тебя от многочисленных дел, коими заполнен твой день.
