Зачем? Может, в Бордо? Значит, надо ехать туда? А кто эти люди, которые покровительствуют ему там? Он же о них говорил этой ночью. Это кардинал? Память стала изменять ему.
Со вздохом он поклонился женщине.
— Прошу вас извинить меня, мадам, что побеспокоил вас. Благодарю вас, что вы ответили мне.
— Вы вовсе меня не побеспокоили, — уже много любезнее ответила она. — Я очень бы хотела вам помочь. Вы сказали, что вас зовут Турнемин?
— Да.
— Хорошо! Когда мадемуазель де Лятур вернется или сообщит о себе, я пошлю вам письмо в кордегардию королевской гвардии. Я — госпожа Патри, старшая горничная мадам. А теперь я должна идти на похороны, а то приду, когда останется лишь дым от свечей.
Легко и грациозно, несмотря на свой возраст, она ушла, шурша юбками. Он увидел, что она смешалась с толпой, медленно шествующей к церкви Сен-Сюльпис, откуда раздавался колокольный звон.
Через некоторое время на улице остался лишь привязанный к кольцу Мерлин.
С тяжелым сердцем Жиль пошел к своей лошади. Несмотря на обещания госпожи Патри, надежды было мало. Что-то говорило ему, что Жюдит не скоро появится в Люксембургском дворце, если вообще появится. Она впуталась в какую-то очень темную историю. И как узнать, какую именно она играет роль в руках этого человека, которого, как он сейчас начинал понимать, он так хотел убить?!
И Жиль де Турнемин, который всегда оказывал помощь себе подобным, в первый раз пожалел, что прошлой ночью он спас Калиостро от нападавших на него.
Оставалось лишь возвратиться в Версаль и снова продолжать там монотонную жизнь, надеясь лишь на чудо.
Барон Ульрих-Август фон Винклерид зу Винклерид был человеком, тратившим свои симпатии и дружбу с большой осторожностью и выбором.
Но когда ему кто-либо нравился, он способен был дать себя разрезать на тысячи кусков, чтобы оказать ему услугу, быть ему полезным или чтобы просто облегчить ему жизнь.
Он обещал своему новому другу Турнемину найти удобное жилище в Версале, и уже на следующий день тот поселился на улице Ноай, на первом этаже маленького особнячка, спрятавшегося в тенистом саду. Особняк был расположен почти напротив дома, в котором жил швейцарец.
Место было превосходное. В не очень хорошо ухоженном садике, кроме двух каштанов, трех лип и целой заросли сирени, было еще множество почти одичавших цветов, которые росли сами по себе, к ним никто не прикасался, не считая очень редких забот старого садовника, постоянно жалующегося на ревматизм.
Жиль с первого взгляда полюбил этот садик, он ему напомнил сад его матери в Кервиньяке.
Это было именно то убежище, которого просила его измученная душа, и он был уверен, что всегда найдет там тишину, спокойствие и отдохновение.
Владелица особняка, мадемуазель Маргарита Маржон, любезная дама, современница короля Людовика XV, она, впрочем, только ему и отдавала все свои чувства, любезно приняла постояльца, показала четыре светлые, свежевыкрашенные комнаты. Мебель была скромной, добротной и удобной. Можно было предположить, что квартира предназначалась, вероятно, для дамы, но не для офицера, если бы не стойкий запах табака, царивший во всех комнатах.
— Я признаюсь, что более охотно поселила бы у себя кого-нибудь, разделяющего со мной одни вкусы, одного возраста, — вздохнула она. — Но хоть и все заново покрашено, запах неистребим.
Да и цена… хоть она и достаточно разумная, ни одна дама не смогла бы с ней согласиться.
— Но ваша предыдущая постоялица ведь была дамой, как мне сказали. Она же не курила?
— А вот и да. Видите ли, мадемуазель де Бон не была похожа на других. Она была восхитительна, благовоспитанна, с хорошими манерами.
Она принадлежала к высшей знати Бургундии, носила очаровательные платья, которые ей шила портниха самой королевы. Но она была несколько странной. Во-первых, у нее были слишком суровые для женщины глаза, потом, она никого и никогда не принимала, за исключением, да и то только в последнее время, одной дамы из России.
Она была очень красивой, никогда с ней не расставалась и вместе с ней уехала в Англию.
— Это не так уж и странно.
— Может быть. Но, кроме этого, ее образ жизни был очень странным. Она весь день что-то писала в салоне, который переделала в библиотеку, и при этом беспрерывно курила трубку. Может, она приучилась к этому во время своих многочисленных путешествий.
— Подумаешь, я часто видел у американских индейцев женщин, куривших трубку. Табак у них служит лекарством, и, признаюсь, я пользуюсь этим тоже довольно часто. Так что запах меня вовсе не беспокоит.
Конечно, мадемуазель Маржон могла рассказать целую коллекцию историй про свою бывшую постоялицу. Пришли к соглашению о цене, и в тот же вечер Понго, с помощью слуги Винклерида Николауса, перенес в новую квартиру одежду хозяина, оружие, походную аптечку, собранную им еще в лесах Виргинии. После сего бретонец и швейцарец скрепили за ужином свою безоблачную дружбу, которая предполагала продлиться долгие годы.
Обещанное мадам Патри письмо пришло несколько дней спустя. В нем было всего лишь несколько слов, подписанных в конце просто одной буквой «П». Но то, что в нем говорилось, было совершенно неожиданным.
«Мадемуазель де Лятур сообщила в письме о своем желании покинуть службу мадам и поступить в монастырь. Больше я ничего не знаю. П.»
Охваченный чувством гнева, облегчения и беспокойства в одно и то же время, шевалье попытался определить, какое из них превалирует, и решил в конце концов, что все-таки это чувство облегчения. То, что Калиостро определил монастырь местом пребывания Жюдит, его раздражало, но ведь, с другой стороны, это было именно тем местом, где она могла бы чувствовать себя наилучшим образом, вне угрозы от всяческих перипетий заговора, в который она бессознательно была втянута. Оставалось лишь узнать, в какой же монастырь ее определили. Разбросанных по всему королевству их было целое сонмище. Также предстояло узнать, с полного ли ее согласия девушка была туда определена и на какой срок.
Это же было так просто — отделаться от неудобного человека.
Ну и, наконец, следовало узнать, было ли это правдой или же колдун-итальянец просто-напросто нашел способ похитить и упрятать для себя это восхитительное создание, к которому он, кажется, привязался. При этом кровь Жиля закипела.
При одной лишь мысли, что его речная нимфа может оказаться в этих унизанных бриллиантами руках, ласкающих ее, привела его в неописуемое бешенство.
— Я отыщу этот монастырь, я узнаю, где она.
— Это не будет такая уж легкая задача, — ответил Винклерид. Он уже был в курсе всех забот своего друга. — Их же несколько сотен. А как узнать?
