— Капитан был французом?
Олли покачал головой:
— Он такой же француз, как я или вы.
Керкленд был склонен думать, что парнишка принадлежит к числу людей, которые с подозрением относятся к иностранцам, этим и объясняется его неприязнь к Клементу.
— На сегодня достаточно, — сказал он. — Приятных сновидений, месье Клемент.
Он вывел Олли из камеры и запер дверь.
— Вы будете находиться в соседней камере, мистер Браун. Скоро принесут еду. А также полотенце и таз для умывания, чтобы вы могли хоть немного смыть кровь.
Стражник открыл дверь в пустую камеру.
— Это лучше, чем спать под мостом, — сказал парнишка и с надеждой взглянул на Керкленда. — Я вам помог, сэр?
Несмотря на свой рост и хорошо развитую мускулатуру, Олли все еще оставался простодушным мальчишкой.
— Ты нам помог. Если вспомнишь что-нибудь еще про важного мужика, скажи стражнику, и он позовет меня.
— Непременно, сэр!
Керкленд и Кармайкл молча поднимались по лестнице. Кармайкл вдруг проговорил:
— Этот парень — ни в чем не повинный придурок. И сейчас самое безопасное место для него — это родной дом, где он будет находиться под защитой своей семьи.
— Когда все это закончится, я посажу его в дилижанс и отправлю домой, — сказал Керкленд. — Бросить его в тюрьму — значит, увеличить государственные расходы. И только.
Кармайкл с удовлетворением кивнул.
Маккензи был хорошим артистом, однако недостаточно хорошим для того, чтобы убедить Кири, будто с ним все в порядке. Даже в полутьме экипажа она почувствовала, в каком напряжении он находится. Кири догадывалась, что причина этого — вид ее, распростертой в луже крови. Должно быть, он подумал, что она умерла или смертельно ранена, и это потрясло его так, что он до сих пор не пришел в себя.
Когда они приехали на Эксетер-стрит, Маккензи помог женщинам выйти из экипажа. Он вел себя, как всегда, по-джентльменски, однако Кири даже сквозь перчатку чувствовала, насколько он напряжен.
Как только они вошли в дом, Мак сказал:
— У меня немного болит голова, я хочу отдохнуть. Не ждите меня к ужину. — Он вежливо поклонился, избегая взгляда Кири, и стал подниматься по лестнице.
Она сняла свой плащ и осмотрела его.
— Кровь можно будет счистить щеткой, когда она совсем высохнет, но платье придется как следует выстирать.
— Отдай и то и другое миссис Пауэлл, — посоветовала Кэсси. — Поскольку она служит у Керкленда, у нее богатый опыт в этом деле.
— Охотно верю, — сказала Кири и, почувствовав вдруг усталость, направилась к лестнице. — Мне необходимо принять ванну. Можно, я возьму поднос и поем в своей комнате?
— Пауэллы позаботятся и о пище, и о горячей воде для твоей ванны, — заверила ее Кэсси и зевнула, прикрыв рот рукой. — Думаю я сделаю то же самое. Драка меня утомляет.
— Раз уж ты собираешься принимать ванну, то у меня есть с собой душистые масла, — сказала Кири. — Какой запах ты предпочитаешь: лимон, вербену или розу?
— Масло для ванны! — Лицо Кэсси радостно вспыхнуло. — Все это было так давно… Розу, пожалуйста.
— Я принесу его в твою комнату. — Кири порадовалась тому, что ее предложение вызвало улыбку на лице Кэсси. Она как будто помолодела. Какую жизнь она прожила до войны, как стала агентом? Кири очень хотелось бы это узнать.
Поднимаясь по лестнице, Кири машинально взглянула вниз, где пролетом ниже поднималась Кэсси.
— Да у тебя волосы у корней ярко-рыжие.
Кэсси скорчила гримаску:
— Пора снова красить. Мой естественный рыжий цвет слишком бросается в глаза, а мое существование долгие годы зависело от способности быть неприметной. Вот и приходится регулярно подкрашивать корни.
Кири попыталась представить себе Кэсси рыжеволосой. Ее кожа выглядела бы от этого почти прозрачно-белой.
— Хотела бы я однажды увидеть тебя, когда ты не стараешься стать неприметной.
— Ну, даже в своем естественном обличье я не красавица, — заверила ее Кэсси.
«Может быть, и нет, — подумала Кэсси, — но наверняка привлекла бы к себе всеобщее внимание».
Мистер Пауэлл и один из слуг принесли Кири ужин, который она съела, пока они грели воду. Потом они подняли наверх сидячую ванну и канистры с божественно горячей водой. Уходя, они захватили с собой ее плащ и платье, чтобы почистить.
Кири отнесла Кэсси розовое масло и добавила лимонно-вербеновое в свою ванну. Приятный резкий аромат пьянил, а сидячая ванна была достаточно большой, чтобы погрузиться в нее до плеч. Если, конечно, съежиться. Горячая вода успокаивала боль от многочисленных ушибов. Она даже и не заметила, что в толпе ее так сильно помяли.
Она сидела в ванне, пока не остыла вода, потом вытерлась и надела ночную сорочку и халатик. Теперь можно было почитать, написать письма или лечь спать.
Но ей не давала покоя мысль о Маккензи. Она не сможет заснуть, пока не убедится, что с ним все в порядке.
Кири не имела намерения соблазнять Маккензи. В его нынешнем состоянии ему было особенно необходимо опереться на свои честь и достоинство. Ночная сорочка и халат до щиколотки полностью закрывали ее и делали бесформенной. Толстые вязаные носки отлично сохраняли в тепле ноги, но едва ли могли бы кого-нибудь соблазнить.
Бесшумно шествуя по коридору, она поклялась себе, что не станет поощрять поведение, о котором он будет потом сожалеть. Судя по тому, как он выглядел, когда отправлялся в свою комнату, у него и без того было достаточно проблем.
Она легонько постучала в его дверь. Никакого ответа. Может быть, он вышел? Интуиция подсказывала ей, что это не так, что он в комнате, но просто не обращает внимания на стук. Она повернула дверную ручку.
Дверь тихо открылась. Единственным источником света в комнате был неяркий огонь в камине, он освещал фигуру человека, стоявшего у окна и глядевшего в зимнюю ночь. Маккензи скинул плащ и сапоги, снял с глаза нашлепку, но терзавшие его демоны по-прежнему продолжали свое черное дело.
— Жаль, что эти двери не запираются изнутри, — устало сказал он. — Я знал, что ты придешь, Кири. А теперь спокойно повернись и уйди, закрыв за собой дверь.
Бесшумно ступая, она пересекла комнату.
— Но ты должен знать, что я с трудом подчиняюсь приказам.
— Я это заметил, — сдержанно проговорил он. Мак не смотрел на нее, но она чувствовала: он радуется тому, что больше не одинок.
Она не должна прикасаться к нему. Это повлечет за собой осложнения и ничего не решит. Она подошла, встала рядом с ним и взглянула в окно на едва видневшиеся крыши Лондона.
