— Что?
— Ты такой аккуратный, — сказала она, явно смущенная тем, что приходится на это указывать.
Он демонстративно бросил взгляд через плечо.
— За этой дверью четыре сотни людей.
— Но ты же меня соблазняешь!
— Я не могу делать это аккуратно?
У нее вырвался еще один смешок. Она наклонилась, подняла платье и протянула ему.
— Ты не откажешься сложить и его тоже?
Он сжал губы, чтобы не расхохотаться. Молча протянул руку и взял платье.
— Если у тебя начнутся проблемы с деньгами, — сказала она, наблюдая, как он вешает платье на спинку стула, — вспомни, что для старательной личной горничной всегда найдется работа.
Он повернулся к ней, и один уголок его рта неумолимо пополз вверх. Постучал себя по левому виску у самого уголка глаза и проговорил:
— Я же не различаю цвета, ты забыла?
— Ой-ой-ой! — она всплеснула руками, с неимоверно благопристойным видом. — Тогда ничего не получится.
Он шагнул вперед, пожирая ее глазами.
— Я мог бы компенсировать этот недостаток чрезвычайной преданностью своей госпоже.
— Верность и преданность всегда высоко ценились в слугах.
Он подошел ближе, совсем близко, так что его губы почти касались уголка ее рта.
— А в мужьях?
— В мужьях они ценятся чрезвычайно, — прошептала она. Дыхание у нее сбилось, а от трепета ее кожи у него закипела кровь.
Он протянул руку к завязкам корсета.
— Я очень верный.
Она отрывисто кивнула.
— Хорошо.
Он потянул за ленточку, развязал бант, а потом просунул палец под узелок.
— Я знаю слово «верность» на трех языках.
— Правда?
Правда, и он не боялся, что она об этом узнает. Он хотел заниматься с ней любовью на всех трех языках, но решил, что для первого раза лучше придерживаться английского. Ну, то есть, в основном.
— Fidelity[31], — прошептал он. — Fidélité[32]. Vyernost.
А потом поцеловал ее, пока она не успела больше ничего спросить. Он ей все обязательно расскажет, но только не сейчас, когда он стоит без рубашки, а корсет Оливии, наконец, развязан и упал к ее ногам. Только не сейчас, когда его пальцы трудятся над двумя пуговками ее сорочки и стягивают с плеч бретельки.
— Я люблю тебя, — произнес он, наклонившись и целуя впадинку у нее под ключицей.
— Я люблю тебя, — повторил он, двигаясь вверх по изящной линии ее шеи.
— Я люблю тебя, — на этот раз Гарри жарко прошептал эти слова ей в ухо, отпуская бретельки, чтобы последний покров соскользнул с ее тела.
Оливия подняла руки, чтобы прикрыться, он снова легко поцеловал ее в губы, а его пальцы уже расстегивали застежки на брюках. Он стал горячим и твердым, у него все ныло от желания. Он понятия не имел, как умудрился так быстро избавиться от ботинок, но через несколько секунд уже подхватил ее на руки и понес к дивану.
— Ты достойна того, чтобы все произошло на кровати, как подобает, — пробормотал он, — с подобающими простынями, подобающими подушками…
Но она покачала головой, сцепила у него на шее пальцы и пригнула его голову для поцелуя.
— Сейчас мне не хочется вести себя, как подобает, — прошептала она ему на ухо. — Я хочу только тебя.
Это было неизбежно. Гарри понял это в тот самый момент, когда она хитро спросила, планирует ли он просить ее руки. И все равно, именно в эту минуту что-то оборвалось, и он оказался за гранью самообладания, и все превратилось из соблазнения в чистое безумие.
Он уложил ее на спину и тут же накрыл ее тело своим. Прикосновение обожгло его. Они лежали кожа к коже, прижатые друг к другу с ошеломляющей интимностью. И ему до безумия хотелось ворваться в нее, овладеть ею, познать ее, но он не хотел торопиться. Он не знал, сможет ли привести ее к кульминации, никогда раньше он не занимался любовью с девственницей, и понятия не имел, возможно ли это вообще в первый раз. Но, во имя всего святого, он просто обязан доставить ей удовольствие. Чтобы, когда все закончится, она точно знала насколько он боготворит ее.
Чтобы она знала, что любима.
— Говори мне, что тебе нравится, — пробормотал он, целуя ее в губы, а потом в шею.
Он слышал ее дыхание, прерывистое, возбужденное и несколько озадаченное.
— Что ты имеешь в виду?
Он накрыл ладонью ее грудь.
— Тебе это нравится?
Она прерывисто втянула в себя воздух.
— Тебе нравится? — он провел губами дорожку к основанию ее шеи.
Она закивала, быстрыми, яростными кивками.
— Да.
— Говори мне, что тебе нравится, — повторил он, и его губы нашли ее сосок. Он слегка подул на него, потом обвел его языком и наконец полностью взял в рот.
— Мне это нравится, — выдохнула Оливия.
«Мне тоже», — подумал он и переместился к другой груди, объяснив себе, что это «для равновесия». На самом же деле это было нужно ему самому, он был просто не в силах пропустить ни дюйма ее кожи.
Она изогнулась под ним, прижалась к его рту, и его рука скользнула вниз и обняла ее ягодицу. Он сжал ее, затем двинулся дальше, в поисках нежной кожи внутри ее бедер. Сжал еще раз, а потом его рука подобралась близко, очень близко к самому центру ее естества, так близко, что он почувствовал исходящий оттуда жар.
Его губы накрыли ее рот, а пальцы нащупали нежную плоть и начали ласкать ее, а после вошли внутрь.
— Гарри! — воскликнула она, удивленно, но, как ему показалось, не недовольно.
— Говори мне, что тебе нравится, — повторил он.
— Это, — выговорила она. — Но я не…
Он начал двигаться в ней, то погружал, то вновь вынимал пальцы, она стала совсем мокрой, а он просто сгорал от желания.
— Ты не… что? — спросил он.
— Я не знаю.
Он улыбнулся.
— Что ты не знаешь?
— Я не знаю, что я не знаю, — практически рявкнула она.
Он подавил смешок, и его пальцы на мгновение остановились.
— Не останавливайся! — закричала она.
И он не стал останавливаться. Он не остановился, когда она выкрикнула его имя. И не остановился, когда она схватила его за плечи так сильно, что, наверняка остались синяки. И он вовсе не думал останавливаться, когда она начала конвульсивно сжиматься вокруг него, так быстро и так сильно, что чуть не выпихнула его руку вон.
Джентльмен этим бы и ограничился. Она достигла вершины и все еще была девственницей, а он, видимо, просто чудовище, раз хочет до конца заняться с ней любовью, но он просто не может… нет, он не может…
Оливия принадлежит ему.
Правда, Гарри только что понял, что сам он принадлежит ей гораздо больше.
