Николас хотел, чтобы Белинда приехала сюда, чтобы они могли неторопливо, медленно и с наслаждением заняться любовью, поэтому было необходимо сбавить скорость. Он так долго ждал этой минуты, мечтал о ней и хотел, чтобы оба они могли смаковать каждую секунду. Николас слегка прикусил нижнюю губу Белинды, втянул ее в рот, пробуя на вкус.
– Ты слишком торопишься, – предупредил он и потянулся к шляпе, чтобы вытащить булавки. – Так не пойдет, Белинда.
Николас снял с нее шляпу, воткнул булавку в тулью и отбросил в угол.
– Видишь ли, – добавил он, начиная стаскивать с нее темно-желтые лайковые перчатки, – я так часто представлял, как раздеваю тебя, и не собираюсь лишаться этого удовольствия только потому, что ты несколько недель решала, ехать сюда или нет, и довела нас обоих до безумия.
– Так часто? – пробормотала Белинда, когда он стянул вторую перчатку. – Сомневаюсь.
Николас уронил перчатки на пол и задумался.
– Ты права, – произнес он, потянувшись к ее бирюзовому жакету. – Должно быть, каждый день.
Николас развязал ленты, расстегнул пуговки и снял жакет с ее плеч. Один бросок, и тот присоединился к шляпе в дальнем углу комнаты. Затем он поднес руки к ее шее, пальцы начали искать под складками бледно-голубого шелка пуговицу или крючок, но ее голос заставил его остановиться.
– Николас?
Он поднял глаза, и обнаружил, что Белинда улыбается.
– Пуговицы на спине, – сказала она.
– Ну не знаю, как я мог об этом догадаться. На тебе больше слоев, чем в слоеном пирожном с кремом. – И тут же убедился в этом, повернув ее к себе спиной и обнаружив длинный ряд обтянутых тканью пуговиц. – Сколько бы я ни воображал себе этот момент, на твоей одежде никогда не было столько застежек. Зачем вы, женщины, носите такие замысловатые одеяния – за пределами моего понимания. Чертовски усложняет жизнь мужчинам.
– Ну в этом-то и суть, – ответила Белинда, когда он начал расстегивать пуговицы. – Но если бы я подумала заранее и сообразила, что cinq à sept[6] у нас начнется в ту же секунду, как я приеду, то надела бы что-нибудь менее сложное.
– Это не cinq à sept, – возразил Николас. – Для занятий с тобой любовью мне потребуется куда больше двух часов.
Белинда нетерпеливо переступила с ноги на ногу.
– Безусловно, если ты не поторопишься.
– Скорость, моя милая, здесь совершенно не нужна. – Он отодвинул платье и прижался губами к обнаженной коже шеи, наслаждаясь тем, как она задрожала. – Почему ты так спешишь?
– После того как я столь бесстыдно тебя поцеловала, ты еще спрашиваешь?
Услышав эти слова, заметив, как дрогнул ее голос, Николас почувствовал соблазн пойти на поводу у ее желаний и ускорить происходящее, но затем героически подавил его. Он поклялся, что на этот раз будет ублажать ее не так, как в прошлый, и был твердо намерен сдержать слово.
Расстегнув лиф, Николас стянул его с плеч Белинды, затем с рук. Лиф повис на талии, держась там на множестве крючков, которые соединяли его с юбкой. «Пусть пока повисит», – решил Николас и занялся ее волосами. Одна за другой шпильки падали на пол, и несколько мгновений спустя черные шелковистые локоны упали почти до талии, и он уловил аромат духов – легкая, сладкая вербена и насыщенный, чувственный мускус, сочетание, так сильно его возбуждавшее.
Впрочем, Николасу не требовались дополнительные стимулы. Его естество уже полностью восстало, но, несмотря на это, Николас продолжал истязать себя. Он поднес к лицу иссиня-черные пряди, упиваясь их ароматом и тем, как усиливается желание. Николас накручивал волосы на пальцы, играл с ними, целовал их и, наконец, отпустил. Он неторопливо, нежно касался губами шеи Белинды, направляясь к уху, скользил пальцами по ее обнаженным рукам и наслаждался тем, как учащается ее дыхание.
Николас повернул Белинду к себе, и в ту же секунду она подняла лицо в предвкушении поцелуя, но Николас не стал ее целовать. Вместо этого он продолжил ее раздевать. Николас хотел подогреть ее желание, привести Белинду на самый край обрыва, прежде чем дать то, к чему она так рвется. Он медленно расстегнул крючки, затем пуговицы, развязал ленты, слой за слоем снял с нее шелка, атлас и муслин. Лиф, чехол на корсет, нижняя юбка, сам корсет, еще три нижние юбки и пара туфель по очереди присоединились к груде одежды в углу. К тому времени как Николас раздел ее до сорочки и панталон, он уже не был уверен, что сумеет продержаться достаточно долго, чтобы любить ее как следует.
Его тело рвалось к Белинде, но Николас усилием воли сдержался, взявшись за подол ее сорочки. Потянув вверх, с помощью Белинды он снял ее совсем. Однако панталоны он решил оставить. Ему требовался какой-то барьер, пусть и такой тонкий, чтобы удерживать желание на поводке как можно дольше.
Николас широко развел руки.
– Твоя очередь.
– Ты хочешь, чтобы я тебя раздела?
– Я тебе говорил – я не буду заниматься с тобой любовью в брюках, болтающихся у колен, помнишь? Во всяком случае, не в наш первый раз.
Белинда протянула руки, немного поколебалась, затем расстегнула на нем жилет и стянула его с плеч. Он упал на пол, а Белинда занялась запонками на воротнике, но весьма неумело. Она нервно засмеялась.
– Я не очень хорошо умею с ними справляться. Никогда такого не делала.
Николас озадаченно нахмурился.
– Ты никогда не раздевала мужа?
– Нет.
Белинда замолчала. Николас остановил ее, взяв за запястья.
– Ты уверена, что хочешь этого? Ты не обязана.
– Хочу. – Она замолчала и взглянула на него. – Я хочу тебя, Николас.
Эти слова, произнесенные так просто, сделали с ним что-то странное: у него закружилась голова – от облегчения, от удовольствия, от чего-то еще. Он не мог понять своих чувств.
– Слава богу, – пробормотал он, скрывая свои чувства за поддразниванием. Белинда отвернулась, чтобы положить запонки в хрустальную вазочку на столике. – Потому что если бы ты отказала сейчас, мне бы пришлось броситься со скалы.
Она засмеялась, стягивая с его плеч подтяжки и расстегивая запонки на манжетах.
– Ты не впадаешь в крайности?
– Правильно, давай смейся, – произнес Николас, кивая, когда Белинда снова повернулась к вазочке. – Смейся над тем, что я схожу от тебя с ума едва ли не с первой секунды, как вошел в твою парадную дверь, а ты оставалась холодной. Это было невыносимо.
Он стянул через голову рубашку, затем еще одну, нижнюю, и взглянул на Белинду, но она все еще стояла спиной к нему, такая скованная и неподвижная, что Николас испугался.
– Что с тобой?
Запонки, звякнув, выпали из ее руки в хрустальную вазочку.
– Это правда? – спросила Белинда, не оборачиваясь. – Или ты меня опять дразнишь?
