— Он рассказал мне о лодке, в которой живет его семья, — сказала Эйнсли. — Я бы хотела их увидеть. Никогда не была в цыганской лодке. Да и вообще в лодке. Мне говорили, что такие прогулки не для леди.
— Я отвезу тебя к ним на лодку, и мы попросим, чтобы его семья прокатила нас по Темзе до Эйвона и обратно, но только после того, как я согрею тебя.
Кэмерон опустился перед ней на колени, стянул чулки, остальной одежды на ней уже не было — Эйнсли не помнила, когда это произошло. Потом Кэмерон поднял ее на руки и посадил в горячую воду.
Вода обжигала, но ощущения были очень приятные. Эйнсли глубже погрузилась в воду, и казалось, тепло притупило все тревожные мысли.
Она не боится лошадей, нет, не боится, твердила себе Эйнсли. Это — животные, они ведут себя как им и положено, но никогда еще она не была так близка к смерти. Если бы Анджело замешкался хоть на одно мгновение…
— Проклятый Пирсон, — прорычал Кэмерон. — Я не просил его привозить этого безумного жеребца. Я был готов убить его. Если бы с тобой что-то случилось, я бы его точно убил. Просто не смог бы остановиться.
Эйнсли положила мокрую руку на плечо мужа. Его рубашка уже намокла, и он нетерпеливо снял ее.
Эйнсли потерлась головой об обнаженное плечо Кэмерона, чувствуя тепло его кожи и стальную твердость мышц. Этот сильный красивый мужчина принадлежит ей. Лондонский викарий заставил ее сказать:
«Отдаю на милость твою всю себя».
Кэмерон взял кусок мыла и начал ее мыть. Он мыл ей спину и плечи, на него летели мыльные брызги. Потом мыльные руки переместились на живот Эйнсли.
— Залезай ко мне, — предложила она.
— Я слишком большой, — усмехнулся Кэмерон.
— Тогда нам нужно установить большую ванну. Одну на двоих. В нашей новой ванной комнате. Тебе придется нанять людей, чтобы все перестроить.
— Ш-ш! — Кэмерон осторожно прикусил ей ухо. — Позволь мне поухаживать за тобой, любовь моя.
Против этого Эйнсли не возражала. И Кэмерон снова провел руками по ее талии; потом его мыльные руки оказались у нее под грудью, и Эйнсли, счастливая, откинулась назад.
— Я люблю тебя, — прошептала она. Наверно, не надо было говорить это. Ну и пусть. Она действительно любит его, вот и все.
Кэмерон прервал ее размышления поцелуем. В этом поцелуе было все: жесткость, гнев и страх, который он сдерживал в себе. Дрожащими губами он целовал Эйнсли, вода стекала по бокам ванны и капала на него.
— Моя Эйнсли, — шептал Кэмерон между поцелуями. — Моя…
«Да, — хотелось сказать Эйнсли. — Твоя».
Дыхание Кэмерона согревало ее сильнее горячей воды. Крепкие грубоватые пальцы двигались по ее телу, скользкому от мыльной пены. Язык Кэмерона проник к ней в рот, и нежный поцелуй превратился в страстный.
Кэмерон вытащил Эйнсли из воды и, прижимая к себе, отнес ее на кровать и стал растирать сухими полотенцами, которые служанка оставила греться у камина. Прикосновение полотенец, легкие массирующие движения Кэмерона доставляли ей истинное удовольствие.
Особый жар в ее теле вызывало прикосновение полотенца к соскам, а когда Кэмерон склонился над ней и вобрал в рот розовый бутон, Эйнсли застонала.
У Кэмерона потемнели глаза. Он взял концы полотенца, обернутого у него между ног, и потянул их. Эйнсли накрыла волна удовольствия. Кэмерон потянул полотенце еще сильнее, оно скользило по телу Эйнсли, всякий раз посылая новую волну возбуждения.
Кэмерон умело использовал полотенце. Она лежала на мягком матраце, ощущая сверху горячую тяжесть Кэмерона. Его широкая грудь прижималась к ее груди, но их разделяло полотенце. Кэмерон снова потянул его, и тело Эйнсли — который раз! — погрузилось в горячий чувственный порок наслаждения.
Кэмерон встал, прихватив с собой полотенце. Он снял с себя остальную одежду и шагнул в ванну. Стоя в ней, он набирал пригоршнями воду и намыливался, смывая с себя грязь после конюшни.
Эйнсли приподнялась на локтях и с удовольствием наблюдала за ним. Тело Кэмерона блестело от воды, хлопья мыльной пены оседали на груди, на плечах, на восставшей плоти.
Он ополоснулся, мыльная пена побежала по ногам, потом смыл пену с рук и плеснул водой в лицо.
Кэмерон выбрался из ванны и насухо вытерся другим полотенцем. Эйнсли смотрела, как он направляется к ней, высокий, широкоплечий, с потемневшими от воды волосами. Его руки, плечи, шею и лицо покрывал густой загар, как, впрочем, и нижнюю часть ног. Лишь выделялась слабой белизной та часть тела, которую обычно прикрывал килт.
Эйнсли подумала: сейчас Кэмерон возьмет ее на руки и займется с ней любовью на стуле или на софе, а может, на полу перед камином. Но он отбросил полотенце и прижал ее к матрацу.
— Я едва не потерял тебя, — хрипло шептал он, целуя ее. — Я не хочу терять тебя. Никогда.
У Эйнсли глухо забилось сердце. «Она надоест ему через полгода», — припомнился ей шепоток, который нередко долетал до ее ушей в Париже, потом в Монте-Карло, но похоже, она не надоела Кэмерону. Он покрывал легкими поцелуями ее подбородок и шею, потом опустился к груди. Горячая плоть проникла в ее лоно, и Эйнсли испытала ни с чем несравнимое блаженство.
Он замер, встретившись с ней взглядом. В его глазах она увидела желание, боль и много-много одиночества. А еще страх. Властный и опасный Кэмерон Макензи боялся. И от этого у нее возникло острое желание: вобрать его в себя, дать ему особую радость и… защитить. Защитить от тех страхов, что — она чувствовала это — продолжали терзать его.
Теплое, крепкое тело Кэмерона исходило любовью, и она посылала ему ответные знаки своей любви.
И когда наконец, их тела слились, высокая волна мучительного, сладостного наслаждения накрыла ее с головой. И она не смогла сдержать громкого крика радости и восторга.
— Моя Эйнсли… — шептал Кэмерон. — Я не могу потерять тебя. Никогда. Никогда… — Он подтверждал свои слова движением своего тела, и она отвечала его требовательной настойчивости. Кэмерон больше не мог сдерживаться. — Моя прекрасная Эйнсли, моя жена…
Их тела слились в последнем, ярком, пламенном единении.
А потом они рухнули в широкие уютные объятия супружеской постели.
Кэмерон гладил нежную, покрытую испариной кожу своей жены, припоминая тот страшный момент, когда едва не потерял ее. Мир для него рухнул, когда он увидел, как жеребец повернул свое мощное тело в сторону Эйнсли, и она оказалась зажатой в угол. Кэмерон понимал, что не успеет спасти ее. Прямо на его глазах могла бы погибнуть женщина, которую он любит. И все из-за него, из-за того, что ему, Кэмерону Маккензи, очень уж хотелось заполучить эту лошадь. Эйнсли спасла только быстрая реакция Анджело, и теперь Кэмерон обязан ему по гроб жизни.
