Однако спокойствие продлилось недолго – до конца вечера – когда Кеннинг вернулся домой.
– Очень сожалею, сэр, – начал он издалека. – Я обо всем договорился с миссис Тайлер, и она дала мальчику несколько поручений, чтобы в поместье его не хватились раньше времени. Сперва он отвел пса, но потом куда-то исчез. Я искал его везде, но оказалось, что он не покидал территорию Литби-Холла. Не знаю, что на него нашло: то ли он испугался, то ли тут что-то другое. Завтра я непременно еще раз попытаюсь провернуть это дело, сэр.
– Нет. – Полковник Морелл опустил голову и устало прикрыл глаза. – Слишком поздно…
После того как Карсингтон ушел, Шарлотта поднялась в комнату сына. Она уже пожелала ему спокойной ночи и поцеловала его перед сном, но ноги сами снова привели ее к нему.
Хотя свеча была потушена, лунный свет, струящийся из окна, достаточно ярко освещал его милое личико, и Шарлотта, наклонившись над ним, нежно погладила его лоб. Слезинка побежала у нее по щеке, и Шарлотта подумала, что хотя она целых десять лет плакала о своем сыне, наверное, все равно будет еще долго плакать о потерянных без него годах.
Ее слезинка упала на его щеку, и Пип, смахнув ее рукой, проснулся и недоуменно заморгал.
– Извини, родной, – прошептала Шарлотта. – Я не хотела тебя будить.
– Ничего, – сказал мальчик. – Ты только не плачь, пожалуйста. Мистер Карсингтон говорит, что ты очень чувствительная, но ты не кричишь. Хорошо, когда мать на тебя не кричит.
– Значит, ты наконец поверил, что я – твоя мать? – осторожно спросила Шарлотта.
Теперь Пип кивнул, потом пристально посмотрел на нее:
– Я верю, но только скажи: зачем? Зачем ты меня тогда отдала? Почему не захотела оставить себе? Из-за моих глаз?
«Почему?» Именно этого вопроса Шарлотта ожидала, и этого вопроса она боялась. Слово «зачем» жгло ей сердце даже сильнее, чем она предполагала.
Она не знала, как ответить на этот вопрос, но решила попытаться.
– Видишь ли, милый, у девушек не должно быть детей, если они не замужем, – попыталась она объяснить. – Я боялась неприятностей, боялась, что люди разочаруются во мне, будут обижать меня и…
– …и тебе придется много плакать. – Пип кивнул. – Теперь мне все ясно.
– Потом я горько сожалела о том, что отдала тебя, и очень долго болела…
– Главное, ты не умерла. – Пип вздохнул, но тут же постарался улыбнуться. – Я ужасно этому рад.
Шарлотта нежно убрала со лба сына непокорный вихор.
– Я не умерла и к тому времени, когда поправилась, стала горько сожалеть о том, что сделала, но тогда ты уже находился у мистера и миссис Огден. Даже если бы я осмелилась снова забрать тебя, это было бы несправедливо по отношению к ним, потому что они считали тебя своим ребенком и успели горячо полюбить. И все же мне жаль, что я струсила.
Пип помолчал, обдумывая ее слова.
– Не знаю, – наконец сказал он. – Я не помню себя, когда был маленьким. Зато я хорошо помню миссис Уэлтон и ее мужа: с ними мне жилось очень хорошо.
– Зато в работном доме тебе пришлось несладко. – Шарлотта вздохнула.
– Я стараюсь не вспоминать об этом, как будто это был плохой сон.
– С сегодняшнего дня у тебя будут прекрасные сны, – пообещала Шарлотта.
– Я знаю. – Пип откинулся на подушки. – Может быть, тебе лучше тоже притвориться, что все плохое было только сном?
Шарлотта улыбнулась и погладила Пипа по щеке.
– Ты прав, малыш, – тихо проговорила она. – Я попытаюсь.
– Тогда поцелуй меня сейчас и пожелай мне спокойной ночи. – Мальчик улыбнулся счастливой улыбкой. – Мне это очень нравится.
Шарлотта вытерла слезы, рассмеялась и крепко поцеловала сына, легким движением поправив его подушку.
Дариус отправился в имение отца, чтобы пригласить всех своих родственников на свадьбу. Как он и предполагал, все они находились сейчас за городом: в Харгейт-Холле, в Дербишире, кроме Руперта и его жены, которые до сих пор пребывали в Египте вместе с племянником Бенедикта, Перегрином.
Однако чего Дариус не ожидал, так это застать в Харгейт-Холле свою бабушку, которая редко покидала Лондон, где круглый год жили ее друзья. Даже летом бабушка не скучала в Лондоне, зато говорила, что деревня доводит ее до сумасшествия.
Этим летом она все же приехала в Харгейт-Холл. Однако в тот момент, когда Дариус объявил о своей помолвке, ее не было в гостиной; зато там присутствовали его родители и остальные родственники. Весть о предстоящей женитьбе Дариуса они встретили с вытянувшимися лицами, но Дариус как ни в чем не бывало объяснил, почему он собирается связать себя с женщиной, имеющей десятилетнего сына.
Эту шокирующую новость его родственники также выдержали стоически; никто из присутствующих дам не упал без чувств, никто из его братьев не высказался неодобрительно по этому поводу, однако все устремили свои взгляды на лорда Харгейта, ожидая, что он скажет.
Наконец, пожевав губами, граф сухо проговорил:
– Через четверть часа я жду тебя в своем кабинете.
Ровно через пятнадцать минут Дариус стоял в кабинете отца – точной копии камеры инквизиции в доме Харгейтов в Лондоне.
– Вижу, с усадьбой у тебя ничего не получилось, – презрительно начал граф.
– Срок, который ты мне дал, еще не истек, – спокойно ответил Дариус, изо всех сил стараясь сохранять видимость самообладания.
– Понимаю. Но теперь, кажется, это уже не имеет большого значения, не так ли? Судя по всему, ты с таким рвением взялся за это дело только для того, чтобы избежать женитьбы, но теперь ты помолвлен, у тебя скоро свадьба…
– И все равно, если в моих силах возродить Бичвуд, я это сделаю, – упрямо заявил Дариус. – Благодаря солидному приданому жены у меня появятся средства, чтобы сделать все быстро, а значит, в течение назначенного срока вложения в усадьбу окупятся и она станет приносить прибыль.
Граф кивнул:
– Я полагаю, тебе это удастся.
– Да? – Дариус удивленно посмотрел на него.
– Леди Шарлотта – хорошая девушка, хорошая и смелая. Я рад, что у тебя хватило мудрости оценить ее достоинства, и горжусь тобой.
Дариусу показалось, что он находится на грани обморока; он пытался что-то сказать, но язык его не слушался.
– Ну вот, а сейчас тебе пора повидаться с твоей бабушкой, – твердо сказал лорд Харгейт.
Дариус подходил к комнатам своей строптивой родственницы с таким же ощущением, с каким, вероятно, король Людовик XVI поднимался на гильотину.
Бабушка, по своему обыкновению, находилась в будуаре, считалось, что эта комната, как и ее спальня в Лондоне, украшена в стиле ее юности, однако Дариус всегда считал ее похожей на бордель.
Сама бабушка, одетая в стиле, который был моден много лет назад, важно восседала среди многочисленных подушек.
