Глава 22
Неделей позже Николь сидела в кресле у дантиста. Ее зуб сломался, и врачу ничего не оставалось, как удалить обе половинки. Она почувствовала вкус крови. Николь стало смешно, когда резиновая маска прикрыла ей нос и рот. Она судорожно вдохнула и почувствовала сладковатый запах резины.
И тут же забылась тягучим сном. А возможно, это был вовсе не сон. Она разговаривала с Джеймсом.
Николь сказала ему:
— Ну что же, надеюсь, теперь ты счастлив.
Она надеялась на обратное.
Его лицо возникло перед ней, и Николь увидела, что под глазами у него темные круги, волосы спутаны. Она улыбнулась, вздохнула и произнесла:
— Поделом тебе. Получил ли ты известность, славу, титул, деньги...
Николь перечисляла все, на что он променял ее, потом, оттолкнув дантиста, постаралась разглядеть видение получше. Образу Джеймса она объявила:
— Забери все это и наслаждайся, а с меня довольно. Я сильная. Я отброшу все и пойду дальше.
Видение спорило с ней. Он был занят, он не мог увидеться с ней...
Правильно. Целую неделю. В Кембридже нет ни карандаша, ни клочка бумаги, поэтому он не мог написать ей ни строчки. А двадцатиминутная прогулка убила бы его или пятиминутная езда утомила бы его лошадь.
Глупое видение. Он все еще сопротивлялся. Дантист старался кого-то урезонить, возможно, пришедшего. Николь же предположила, что ее.
— Нет-нет. Все в порядке, — сказала она врачу. — Я прекрасно себя чувствую. Я сделала то, что должна была сделать. Я говорила ему, что он может спастись. Потом он меня предал, потому что, видите ли, у него планы, проекты, идея, его жизнь идет по начертанной траектории, и в ней нет места для меня.
Видение рассыпалось и исчезло.
Николь произнесла просто и благоразумно:
— Ты сделал свой выбор — с тем и оставайся. Что касается меня, то у меня была прекрасная жизнь, к которой я и возвращаюсь.
Она рассмеялась.
— У меня один замок в Париже, другой — в Италии. И кусты с шипами я могу подрезать сама, благодарю. На Новый год я поеду танцевать в Вену. Я сама могу себя разбудить, — сказала она, хотя и не очень верила в то, что говорит.
Но знакомый голос произнес довольно отчетливо:
— Не знаю, как вы сможете оправдать все это. Я не виноват в том, что не смог поехать прямо к вам... — Джеймс замолчал, но вскоре продолжил: — Кроме того, я был расстроен и смущен тем, что вы переспали чуть ли не с половиной присутствовавших там мужчин.
Николь рассмеялась и мечтательно пояснила:
— Веселящий газ. — Хотя дантист уверял ее, что от веселящего газа никто не смеется. — Никогда бы не подумала, — продолжила она. Затем обратилась к Джеймсу: — Я не стану оправдываться, это банально. Мы знаем, кем я была. Но я никогда никому не причинила боли. Я никогда не сделала ничего такого, чего не желала бы себе. И до вас я не выдавала ничьих секретов. Я знаю юристов, королей и законодателей, которые не могут сказать этого о себе. А кем я была десяток лет назад, так я любила то, что делала, и была очень в этом искусна. Если это позорно, тогда бросьте в меня камень.
Но ничего не произошло. В этом-то и была прелесть воображения.
Однако воображаемый Джеймс продолжал спорить:
— Ты спала с мужчинами за деньги.
— Не совсем так. Я спала с теми из них, которые мне нравились, а уж после того позволяла им давать мне деньги. Так же поступают жены, — сказала она. — У женщин не так уж много способов поддерживать свое благосостояние, доктор Стокер. Традиции гейш, наложниц, куртизанок Парижа — не такая уж плохая вещь. Возможно, вы слишком щепетильный англичанин, чтобы понять это.
Повисла долгая пауза.
Затем Джеймс смиренным голосом сказал:
— А любовь?
— Ах, любовь — это другое дело, — ответила она мечтательно. — Я любила однажды. Было забавно, но оказалось пыткой. Я рада, что это имело место в моей жизни, и рада, что излечилась от этого безумства.
Как будто что-то случилось с головой Николь. В мозгу что-то жужжало, кувыркалось и плыло. Ее челюсть слегка побаливала, а это означало, что самое худшее уже позади.
Зуба не было. Через какое-то время, возможно через час, дантист помог ей подняться.
— С вами все в порядке? — спросил он.
— О, я великолепно себя чувствую, вы же видите.
Она сделала два шага и упала прямо на руки своего воображаемого Джеймса.
— Николь? — позвал он.
Все вокруг растворилось. Не осталось ничего, кроме теплой, сильной груди Джеймса, запаха, которым могла пахнуть только его одежда... кардамон... корица... лимон и мед.
Как чудесно!
— Хм, — произнесла Николь. Она могла века так стоять.
Сознание ее затуманилось, а позднее она обнаружила, что лежит на кушетке и дантист объясняет кому-то, что с ней все хорошо.
— Я добавил чуточку эфира под конец. Он действует медленнее, но надежнее.
Николь начала подниматься, настаивая на том, чтобы ей подали кеб.
Кто-то помогал ей передвигаться — не важно куда. Она что-то держала в руке. Николь раскрыла руку и удивилась: что это за странная вещь лежит у нее на ладони? Затем она узнала лучшую часть своего зуба. Зажмурив глаза, она повернула руку к себе. Хорошо, дело сделано.
Николь снова очутилась на кушетке. Рядом с ней откуда-то появился Дэвид.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она, когда тот подставил ей свои руки.
— Я привез тебя, ты помнишь? Я ждал тебя, чтобы забрать домой.
Ее сын, ее здоровый, красивый сын поднял ее на руки и вынес на свежий воздух. Она зажмурилась от солнечного света, когда Дэвид усадил ее в двухместную карету, а затем сел сам.
Некто, удивительно напоминавший Джеймса, попытался присоединиться к ним, но Дэвид преградил ему дорогу.
— Вы бросили ее, — сказал он. — Вы и Филипп сделали уже достаточно, я думаю.
— Конечно, — подтвердила она. — Затем добавила: — Подождите.
Вытянув руку, Николь сказала:
— Вот, — и бросила воображаемому Джеймсу свой зуб.
Он принял его, не зная, что делать с ее подарком, затем отступил с унылым видом.
О, радость мщения! Джеймс выглядел ужасно. «Хорошо, хорошо, хорошо», — думала она. Он бросил меня, пусть теперь пропадает. Прекрасно. Замечательно!
Как только дверца экипажа захлопнулась, Джеймс окликнул ее:
— Чего ты хочешь от меня? Ради Бога, чего ты хочешь?
Николь рассмеялась, потому что даже идиот знал ответ на этот вопрос.
— Сказки, — ответила она ему. — Я хочу, чтобы все закончилось, как в сказке. Если ты не можешь дать мне этого — уходи.
Покачиваясь из стороны в сторону, коляска покатила вперед, и Николь устроилась напротив Дэвида. Ее начала беспокоить боль, язык нащупал дыру между зубами. Казалось, что во рту у нее целая пещера. Да, конечно, зуба не было. Она отделалась от него. Ей стало грустно. Она уже никогда не будет прежней, но сможет обойтись без него.
