Волчья голова, скреплявшая плащ Доминика, казалось, оскалилась в злобной усмешке, когда он обернулся к Ариане. Глаза Доминика горели холодным серебристым светом.
— Итак, — с обманчивым спокойствием произнес Волк Глендруидов, — приданое, обещанное бароном Дегерром, несколько не соответствует тому, что в действительности содержится в этих сундуках.
— Да! — произнесла Ариана внезапно упавшим голосом.
Доминик ждал, что она скажет дальше, но девушка молчала.
— Леди Ариана, — резко произнес он наконец, — что вы скажете на это?
— Только то, что меня опять предали.
Мрачная обреченность в ее голосе глубоко тронула Доминика, несмотря на его гнев. Он увидел, как ее пальчики слабо зашевелились в поисках арфы, и внезапно почувствовал к ней жалость.
— Кажется, барон пытается навязать нам войну, — негромко произнес Доминик.
Если Ариана и слышала его слова, то никак на них не ответила.
— Да, похоже, что так, — холодно согласилась Мэг. Ее маленькие руки сжались в кулачки. — Но что он выиграет от этого?
— Он просто-напросто избавится от союза, к которому никогда не стремился, — спокойно ответил Доминик.
— Но он же тогда нарушит клятву, — возразила Мэг, — и покроет себя позором в глазах норманнской знати. Уж, наверное, собственная честь ему дороже, чем несколько сундуков с приданым?
— Управляющий видел, как эти сундуки были наполнены, запечатаны и переданы под охрану самых верных рыцарей моего отца, — произнесла Ариана бесцветным голосом. — Я тоже это могу подтвердить. Те же рыцари сопровождали меня вплоть до Блэкторна.
— Другими словами, — подытожил Саймон, — если я заявлю о пропаже приданого, это будет означать, что я объявляю барону Дегерру войну.
— И к этой войне Дегерр тщательно подготовился, полагая, что Дункан из Максвелла не настолько богат, чтобы собрать рыцарей, не воспользовавшись приданым своей невесты, — добавила Мэг.
— Да и король Генрих с большой неохотой согласится отстаивать земли, которые оспаривает сам Роберт Скрытный, — заключил Доминик и обернулся к Ариане. — Ваш отец надеется выиграть битву прежде, чем король Генрих возьмется за оружие.
— Это похоже на моего отца, — бесстрастно подтвердила Ариана. — У него просто дар отыскивать слабое место там, где другим видна лишь сила, — за это он и прозван Чарльзом Проницательным.
— Тогда мы сохраним все в тайне, — твердо сказал Саймон.
— Что ты такое говоришь? — возмутился Доминик. — Мы же не можем…
— Я не собираюсь разжигать ссору из-за приданого моей жены, — коротко прервал его брат.
В комнате повисла мертвая тишина.
В колеблющемся свете факела по лицу Арианы на мгновение промелькнула горькая улыбка: она, не плакавшая даже тогда, когда очнулась униженная и обесчещенная в руках Джеффри, почувствовала, как слезы подступают к ее глазам.
— Саймон, — прошептала Ариана еле слышно. — Лучше бы ты убил меня, когда я тебя об этом просила.
Его глаза сузились, но он ничего не ответил.
— Паук сплел наконец свою сеть, — продолжала Ариана, — и я попалась в нее, как беззащитное насекомое. А вместе со мной и ты, Саймон. И как бы мы ни сопротивлялись, Дегерр все равно победит.
— Объясните, леди Ариана, — коротко потребовал Доминик. — И поподробнее.
— Мой отец предвидел слабость и раскол в рядах своих противников. Но он не смог предвидеть верности и самообладания.
Доминик быстро посмотрел на своего брата, который устремил на Ариану темный, непроницаемый взгляд.
— Мой отец был уверен, что в свою брачную ночь я умру, — произнесла Ариана спокойным, безжизненным тоном.
— Тысяча чертей, это еще что за вздор? — воскликнул Доминик.
Ариана обернулась к Мэг.
— Вот это и есть та правда, которой вы так настойчиво добивались от меня, леди Маргарет. Я думаю, теперь вы довольны.
— Нет, Ариана, не делай этого, — быстро сказала Мэг, шагнув к ней, будто хотела остановить.
Но Ариана продолжала говорить, удивляясь, что еще в состоянии чувствовать боль, захлестнувшую ее душу.
— Мой отец прибыл в Блэкторн, чтобы развязать войну и таким образом отомстить за свою дочь, погибшую от руки ее мужа.
— Он будет разочарован, — холодно произнес Саймон. — Ты жива.
— Да, это так. Но оставишь ли ты меня в живых, когда узнаешь, что я пришла к тебе не девственницей?
Саймон застыл.
— Ты знал это? — резко спросил его Доминик.
Саймон не мог вымолвить ни слова.
— Наш брак недействителен, — продолжала Ариана. — Я поклянусь в этом даже на Библии. И развод…
— Нет, — прервал ее Саймон. — Я доволен своим браком и не имею никаких претензий к моей жене. Никаких причин для развода нет! И для войны тоже!
— Клянусь святой кровью Господней! — прорычал Доминик. — А как же твоя честь?
— Я потерял свою честь еще в Святой Земле, когда разделил ложе любви с чужой женой.
— С Мари? — вырвалось у Доминика.
— Да. Это меня видел ее муж крадущимся к ее палатке. Из-за меня он вступил в дьявольский сговор с султаном. Из-за меня нас предали и ты подвергся жестоким пыткам.
— Саймон, это сделал не ты, а Роберт Рогоносец! — резко сказал Доминик.
— Но я за это в ответе. И перед собой, и перед Богом.
— Ты не можешь так говорить! Откуда тебе это знать?
— Но я знаю. Разве ты еще не понял, какое изощренное наказание придумал для меня Господь?
— Ничего я не понял и не вижу никаких причин для…
Но Саймон продолжал говорить, не обращая внимания на его слова. Он должен был раз и навсегда дать понять своему брату — за то, что случилось в Святой Земле, пришлось заплатить в Спорных Землях.
И наказание было справедливым — Саймон не мог и не имел права с этим спорить.
— Я женился на красоте и богатстве ради наследников, — спокойно произнес он. — Богатство — химера, наследников у меня никогда не будет, и Ариана спит одна в своей постели, недосягаемая в своей холодной красоте. Да, воистину моя жена — самое подходящее наказание за мой грех прелюбодеяния.
— Но, Саймон…
— Если бы с Мари был тогда ты и я попал бы из-за тебя в подземную темницу султана, — сказал Саймон, — неужели ты думал бы сейчас по-другому?
Доминик открыл было рот, чтобы возразить, но только слабо покачал головой.
Он прекрасно знал, что чувствовал бы себя точно так же виновным во всем происшедшем.
— Ты мой брат, Саймон, — мягко ответил Доминик, — и я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, брат.
Саймон улыбнулся, и в его улыбке отразилась вся боль, накопившаяся в его душе с тех пор, как его разнузданная похоть чуть не стоила Доминику жизни.
— Что ж, во всяком случае, после смерти долго мучиться в чистилище мне не придется, — горько усмехнулся Саймон. — Я уже сейчас живу в аду, имя которому — Ариана.
