Она знала, что они, как и все остальные, очень устали — они несли носилки всю дорогу. Но она также знала, что и в ад они пойдут не задумываясь, стоит ей приказать.
Когда слуги подошли, Тилли обратилась к ним:
— Я знаю, что прошу слишком многого. Более того, мне бы не хотелось этого делать. Но девушка в плохом состоянии и зовет свою мать. Как вы думаете, вы сможете ее привезти?
Джимми ответил без малейшего колебания:
— Если это вообще возможно, мы ее доставим, Тилли. Есть хорошая новость, снег кончился.
Артур добавил:
— И уж коль скоро мы туда направляемся, то зайдем в деревню и позовем акушерку. Если нам удастся доставить сюда миссис Бентвуд, то и акушерку тоже.
Тилли одобрила:
— Хорошо, постарайтесь уговорить ее.
— Уж уговорим, не беспокойся.
— Спасибо. — Тилли придирчиво осмотрела обоих и сказала: — Оденьтесь потеплее и захватите с собой фляжку.
— Да мы о себе позаботимся, не волнуйся. — Мужчины уже собирались уйти, но в этот момент появился Стив. Глазами он подозвал Тилли и тихо сообщил:
— Он пришел в сознание. Я ему сказал, что с дочерью все в порядке, но он зовет жену.
— Я только что за ней послала.
Стив задумчиво посмотрел на Тилли и выговорил:
— Ну, мне кажется, ей некуда торопиться. Похоже, он отдает концы. — Она вздрогнула. А Стив добавил: — Думаю, спина у него сломана, и что-то внутри повреждено. Кровь идет.
Тилли опустила голову и спросила:
— Он знает, где находится?
— Да, знает. Когда он пришел в себя и открыл глаза, то оглядел комнату и произнес твое имя, твое старое имя…
Она не стала спрашивать, какое имя. Она не сомневалась, что выговорил он его с ненавистью. Следующие слова Стива поразили ее в самое сердце.
— Он говорил без горечи. Мне кажется, он понимает, что его часы сочтены, так что если ты можешь — зайди к нему, иначе он умрет, так и не освободившись от груза, который так долго носил в себе.
Тилли отвернулась и довольно долго стояла неподвижно. Наконец, она услышала торопливые шаги в холле и шум суеты. Подняв голову, она молча вошла в желтую комнату. Стив вошел следом.
В дверях она замешкалась, и ему пришлось подтолкнуть ее вперед. Тогда она подошла к кровати. На столе стояли две лампы, освещая лицо Симона. Его глаза были открыты, лицо сморщено в болезненной гримасе, рот приоткрыт. Симон постоянно облизывал губы, как будто испытывал жажду. Тилли посмотрела куда-то в сторону и спросила:
— Может быть, дать ему попить?
Стив не успел ответить, как с кровати раздался низкий, скрипучий голос:
— Нет, я не хочу пить. Ничего мне не надо. — Симон долго молчал, глядя ей прямо в глаза. — Ты и так достаточно мне навредила, не так ли, Тилли? Ты пришла, зная, что мне конец? Но сердцем ты не могла не понимать, что прикончила меня много лет назад. Ты сломала мне всю жизнь. И знаешь что? — Симон вцепился в свое горло и попробовал сглотнуть.
Стив быстро подошел к нему и потребовал:
— Не разговаривай.
Симон снова сглотнул, взглянул на Стива и сказал:
— Буду говорить, сколько захочу. — Потом перевел взгляд на Тилли и продолжил, на этот раз с большим трудом: — И я вот что хочу сказать, ты вовсе этого не стоила. Люси стоит… десятерых таких, как ты. Ты… ты слышишь? Люси… золото.
Симон снова ухватился за горло. Стив приподнял его голову, взял стакан со столика и поднес его к губам Симона. Он сделал глоток и оттолкнул руку. Стив опустил его голову на подушку. Симон посмотрел на него и, с трудом вдохнув воздух, произнес:
— Она и с тобой разделается. Уже превратила тебя в лакея, комнатную собачку, вот что она… с тобой сделала.
— Да, похоже на то.
Казалось, спокойный ответ заставил Симона на какое-то время замолчать. Потом он спросил:
— Моя девочка?
— С ней все в порядке.
Симон перевел взгляд на Тилли. Она стояла, вцепившись руками в спинку кровати.
— Она носит ублюдка, зачатого от ублюдка, — прошипел он. — Что же, можешь забирать ребенка… но дочь у тебя не останется: я возьму ее с собой. — Симон смолк, по подбородку побежала струйка крови.
Стив наклонился над ним, а Тилли повернулась и стремглав выбежала из комнаты. В коридоре она направилась к каменному подоконнику, тут же уселась на него и опустила голову.
Она знала, что любовь и ненависть ходят рядом, но полагала, что близость смерти гасит человеческие страсти. Этот мужчина когда-то любил ее, она отвечала ему взаимностью. Да, она тоже любила его. И именно ей следовало бы его ненавидеть. Ведь он разбил ее девичьи мечты. Но она никогда не испытывала к нему ненависти, разве что неприязнь и отвращение. А уже когда она отказала ему и стала любовницей джентльмена, то это, похоже, совсем лишило его рассудка.
— Не сиди на холодном камне.
Тилли нехотя подняла голову. Сначала ей показалось, что она слышит голос Бидди — Фэнни очень походила на свою мать. Она позволила ей поднять себя с холодного подоконника. Но когда та попыталась помочь ей идти по галерее в сторону лестницы, Тилли остановила ее:
— Нет, Фэнни, я пойду к себе. Вилли с Норин? — Она повернула голову в сторону голубой комнаты, где лежала девушка.
Фэнни сказала:
— Да, он все еще с ней. Ты о ней не беспокойся, мы все сделаем.
— Она рожает?
— Ну, ей больно, у нее схватки, но ничего похожего на мои собственные роды. Слушай, пойди и приляг на диване и положи под ноги подушку. Если что не так, я тебя позову. Ты совсем вымоталась.
Тилли молча послушалась. Но в своей комнате она не стала ложиться, а принялась ходить взад-вперед. Здесь было тихо, но в голове все смешалось: ей слышались перекрикивающие друг друга голоса, голоса, принадлежавшие ей же, но только в разные годы. Детский голос, спрашивающий, почему ей не с кем играть, ведь деревня совсем рядом; голос молодой девушки, кричащей «Нет! Нет!» из-под навалившегося на нее тяжелого Хэла Макграта; кошмар судебного заседания и вопрос: «Ты ведьма?»; голос, проклинавший тех, кто сжег коттедж; голос одиночества, когда все, когда-то жившие и работавшие в этом доме, отвернулись от нее. Она не плакала, когда ее двадцатилетнюю выгнали из этого самого дома, она лишь испытывала печаль, но она долго не говорила и молчала, когда ослепили ее сына. Ее крик переходил в визг во время нападения индейцев, убивших всех кроме нее и Мэтью. Но в конце концов убили и Мэтью. Казалось, всю жизнь ей довелось кричать и взывать к справедливости. И даже те, кого она любила, тоже в итоге заставляли ее плакать.
Не в первый раз в ее голове возникла такая какофония. Ее собственный голос возмущался уготованной судьбе. Но сегодня он звучал немного тише, устало. Потому что на самом деле она очень устала. Подойдя к кровати, Тилли медленно опустилась на нее и, уткнувшись лицом в подушку, зарыдала.
