Во время одевания они время от времени целовались и прижимались друг к другу. Этим утром Шарлотта была очень счастлива.
Гиза вызвали в покои Генриха III. Он шел по прилегающим к ним комнатам, и не успел приподнять занавеску, чтобы войти к королю, как его настиг первый удар. Но даже тут он не понял, что происходит, пока ему в грудь не вонзились пять кинжалов.
– Боже, смилуйся надо мной! – воскликнул Гиз и упал на пол.
Король вышел из своей спальни, чтобы взглянуть на поверженного врага. Равнодушно глянув на вытекающую из ран кровь, прикоснулся к высокой фигуре ногой. Убийцы сгрудились вокруг него в ожидании одобрения их деяния.
– Какой он высокий, – пробормотал Генрих. – А после смерти, кажется, стал еще длиннее. – Потом повернулся к своим дружкам, улыбнулся и добавил: – Теперь во Франции только один король.
Он прошел в покои матери. Она лежала на кровати, и Генрих III подумал о том, как она постарела за последние месяцы: ее кожа пожелтела, на лице появилась усталость от боли и тревоги за сына. Но когда король подошел ближе, Екатерина, как обычно, ему улыбнулась.
– Как чувствует себя матушка? – спросил Генрих.
– Не очень хорошо, сынок. Хотя в кровати мне лучше. А ты?
– Сегодня я чувствую себя отлично.
Она приподнялась на локте, в ее глазах появились тревожные огоньки.
– Да, – продолжил Генрих, – сегодня я счастлив, потому что теперь я – единственный король Франции. Матушка, я убил короля Парижа.
Она посмотрела на него с ужасом. Ее губы шевельнулись, словно хотели сказать: «Нет!» Но в комнате не раздалось ни звука. Генрих подумал, что мать хватил удар.
Но вскоре ее глаза слабо замерцали, и Екатерина промолвила:
– Что ты наделал, сынок! О, мой сын, что ты наделал! Боже, сделай так, чтобы это не привело к несчастью!
Истощенная, Екатерина Медичи откинулась назад на подушки. Она все еще была полна тревоги, но пыталась что-то придумать. Ее безрассудно храбрый сын – единственный человек на земле, которого она любила, – оказался в опасности. Она так старалась избежать восшествия на престол Генриха Наваррского, но теперь это стало почти неизбежным. Королева-мать не думала о том, что последует за убийством Гиза, ее беспокоило лишь то, что станет с ее сыном.
Он убил самого популярного человека во Франции. Теперь месть будет поджидать его на каждом шагу.
Через тринадцать дней после убийства Генриха де Гиза Екатерина Медичи умерла. Казалось, ее так потрясли последние события, что она не смогла этого перенести. Королю угрожала нешуточная опасность, и королева-мать это понимала, но он больше не советовался с ней и был обречен. А сама она была слишком слаба, чтобы подняться с постели. Ей не оставалось ничего больше, как только закрыть глаза и умереть.
Генрих III бесстрастно смотрел на мертвое лицо матери, которая так самозабвенно его любила, и понимал, что потерял лучшего друга. Но все-таки первым его чувством было облегчение. Теперь он свободен. Может беспрепятственно следовать своим желаниям и больше не обсуждать свои поступки с матерью, не слушать ее советов. Гиз мертв, Екатерина мертва. А именно они вносили беспокойство в его жизнь.
Однако Лига со смертью Гиза понесла гораздо меньший урон, чем это можно было ожидать. Великий герцог умер, но его место были готовы занять младший брат Гиза, герцог де Майенн, и сестра, герцогиня де Монпансье. Было ясно, что они не успокоятся, пока не отомстят за гибель брата.
У короля оставался только один выход. Ведь Лига против него, так же как и против гугенота Наваррского, а значит, им с Наваррским надо забыть прежние распри, стать друзьями.
Король Франции послал за королем Наварры. И хотя друзья предупреждали Генриха Наваррского о возможной ловушке, он поехал в Плесси-ле-Гур, где и состоялась их встреча.
За время, прошедшее после их последнего свидания, оба сильно изменились. Король Франции стал большим распутником и физически сильно сдал, что было очень заметно. Король Наварры тоже постарел, однако его глаза не потеряли веселости, а в нем самом чувствовались прежде отсутствующие целеустремленность и некоторая амбициозность.
Они так сердечно обнялись, что Корисанда позавидовала Генриху III.
– Брат мой! – воскликнул он. – Я благодарю Господа за то, что ты приехал. Ты – наследник моего трона, и об этом будет объявлено повсюду. Мы должны встать плечом к плечу против нашего общего врага – Лиги. Майенн пошел по стопам брата. Эта дьяволица Монпансье поднимает против меня столицу. Париж больше не мой, по улицам идут шествия, люди призывают Гизов стать их вождями. У нас общий враг, мы больше не должны воевать друг с другом. Это мы, ты и я, король Франции и король Наварры, должны выступить против Лиги и Гизов.
Генрих Наваррский понимал, что это правда, и был готов к сотрудничеству.
А мадам де Монпансье жаждала отмщения. Она любила старшего брата больше всех на свете. Генрих де Гиз был главой их дома, его надеждой, и никто не мог его заменить.
Другой брат, кардинал Гиз, был убит в те же дни. А можно ли ожидать, что такая гордая семья будет безучастно наблюдать, как убивают ее сыновей?
От горя мадам де Монпансье не находила себе места. Душевную боль немного унимала только кипучая деятельность во имя Лиги. Она организовывала шествия и процессии по улицам Парижа, поднимала людей против короля, и в этом ей сопутствовал такой большой успех, что король не решался вступить в город. А Монпансье благодарила святых за то, что Париж остался верен человеку, которого называл своим королем. Столица была сердцем Лиги, поэтому мадам де Монпансье считала, что Париж – это и есть Франция.
Но она жаждала личной мести. Должна пролиться кровь короля. Ей не будет покоя, пока ему не воздастся смертью за смерть.
В своем доме на улице Турнон мадам де Монпансье ждала гостя. Она передала ему приглашение, написала, как ее найти, но не хотела, чтобы кто-то видел, как он войдет в дом, кроме одной служанки, которой можно было доверять, и как затем из него выйдет.
Как герцогиня и предполагала, этот человек пришел. И хотя она была готова к его необычному виду, все же по ее телу пробежали мурашки, когда он предстал перед ней в промокшей сутане с капюшоном, полностью закрывающим лицо.
– Умоляю вас сесть, – сказала она. – Надеюсь, никто не видел, как вы вошли?
– Только одна женщина, которая меня впустила.
– Вот и хорошо. Не помолиться ли нам сначала?
Монах кивнул, и они вместе опустились на колени перед иконой в темном углу комнаты. Герцогиня подумала, что он никогда не поднимется с колен, и пожалела, что предложила помолиться. Наконец положила руку ему на плечо и напомнила:
