Она очнулась в чистой светлой комнатке, узенькой, как келья. Около нее сидела пожилая монахиня и читала Библию.
— Она приходит в себя, — заявила монахиня кому-то, и в поле зрения Онор появилась молодая монахиня с живыми черными глазами-бусинками.
— Я в монастыре? — спросила Онор.
— Ты в монастыре кармелиток, дочь моя. Отдыхай. Тебя нашли на дороге сестры — просительницы подаяния, когда возвращались в монастырь. Как же можно так неосторожно, дочь моя? Одна, в таких глухих местах, в твоем положении. Нехорошо, — она осуждающе покачала головой.
— Как вас зовут? — поинтересовалась Онор.
— Я сестра Тереза, — а молодая монахиня добавила:
— А я сестра Маргарита.
Онор с благодарностью улыбнулась им.
— Вы спасли меня, сестры. Не знаю, что на меня нашло. Никогда еще мне не было так дурно. Должно быть, устала. Меня зовут Онор, Онор де Валентайн.
Они снисходительно и чуть насмешливо улыбались. Их одинаковые отрешенные улыбки смутили Онор.
— Что-нибудь не так?
— Милая, — сестра Тереза ласково погрозила ей пальцем, — женщине положено самой догадываться о таких вещах. Мы позвали к вам доктора, и он ушел лишь полчаса назад. Он сказал, что вы ждете ребенка.
Совершенно оглушенная, Онор открыла рот и тут же закрыла его. Она еще не поняла, хорошую новость услышала или нет. Она и обрадовалась, и испугалась — все сразу.
— А доктор не сказал, когда… Как скоро родится мой ребенок?
Монахини переглянулись.
— Доктор сказал, срок два с половиной — три месяца. Мы подумали, вы замужем, — осторожно добавила одна, заглядывая Онор в лицо.
— Так и есть, — ответила она, и они облегченно вздохнули.
Она рассеяно глядела в окно. Два с половиной — три месяца… Похоже, ей не о чем беспокоиться. Как раз примерно то время, когда она разыскала Волка, и они не вылазили из его тесного вигвама. Не удивительно… Она встряхнулась, сбрасывая оцепенение. Ни о каком Монте она себе даже думать не позволит. Не позволит и все.
— Спасибо, сестры. Вы спасли меня и подарили мне чудесную новость, — она приподнялась на своем ложе и по очереди обняла монахинь. — Спасибо.
Монахини вышли, и она проворно вскочила на ноги. В келье не было даже маленького зеркальца, и она принялась оглядывать свое тело, вытягивая шею, ища признаков перемен. Она не обнаружила ничего особенного. Срок был слишком мал, чтобы ее положение стало заметно. Она озябла и снова юркнула под одеяло. Теперь ей не было так одиноко. Она не была больше одна.
Она провела три дня в монастыре, чтобы как следует отдохнуть. Она не могла себе позволить потерять крошечное зерно новой жизни, которое она носила в себе.
А в это время губернатор Амбуаз принимал у себя Антуана де Фурье. Он так и не покинул пределов Нового света без Онор.
— Итак, она бежала, — ухмыльнулся губернатор. — Бежала, хотя все от мала до велика были убеждены, что она положила на вас глаз.
Колкость губернатора обидно ужалила Фурье, но он смолчал.
— Я знаю, где она.
Фурье встрепенулся.
— Где?
— В монастыре кармелиток.
— Откуда вам известно?
— Не смешите меня, Фурье. Я же правлю этой провинцией. Я должен знать многое, что от меня хотели бы скрыть.
Фурье слегка покраснел.
— Например?
— Например, что вы, как мальчишка, влюбились в эту молодую особу.
Причем без малейших признаков взаимности.
— Не правда.
— Правда, Фурье. Она догоняет индейцев, хотя здорово от них отстала.
Но она догонит их, если ее не остановят. И я мог бы остановить ее силой.
Но мне претит воевать с глупой девчонкой. Было бы лучше, если б она уехала с миром, без эксцессов. Лучше всего, с вами. И ваша мирная миссия, о которой вы так много говорили мне, имела бы головокружительный успех.
Потому что мадам де ла Монт досадная помеха на нашем пути.
— Я не понимаю. Она хочет уехать и жить с индейцами. Кому это мешает?
— Всем. Я объясню вам. Я не люблю индейцев. И никто не любит. Но все уже поняли, что мы не можем просто игнорировать их. Они дурно вооружены, верно. Они дикий нецивилизованный народ. Но какой боевой дух! И нам придется пока считаться с ними, придется как-то мириться с их существованием. Но никто не смирится, если они еще и будут спать с нашими женщинами. Онор — наше вечное унижение. Вы не представляете, какой разрушительной силой может обладать одна-единственная влюбленная женщина.
Кроме того, она путает нам все карты, принимая то одну, то другую сторону.
Она обманула офицеров д’Отвиля, и по ее вине пал его форт. Все наши нынешние уступки целиком и полностью ее вина. Ясно вам? Она как капкан.
Никто не знает, когда и где щелкнут его челюсти. Назавтра она может разочароваться в своем любовнике и вернуться. Знаете, что тогда будет?
Война. Гуроны будут мстить нам всем, хотя никто не навязывал им ее. О, мы еще наплачемся с ней!
Он с удовлетворением отметил, что Фурье поник головой.
— Она уже попортила вам немало крови, Фурье.
— Она ничего мне не обещала, — возразил он.
— Тем не менее. Она поощряла вас. И все, даже я, рассчитывали, что она поедет с вами в Европу.
— Я надеялся на это. Но она не поощряла меня. Это не правда, — гордо произнес Фурье.
— Фурье, вам нужно переубедить ее.
— Что?!
— Она должна уехать с вами. Делайте с ней во Франции что хотите, но в Америке нет для нее места. Заберите ее отсюда.
— Но…
— Вы хотели послужить интересам Франции, Фурье? Это лучшее, что вы можете для нее сделать. Вот увидите, все здесь пойдет на лад. Но я ни за что не отвечаю, пока она путается у нас под ногами.
— Она не захочет.
— Убедите ее, — настойчиво повторил Амбуаз.
— Как? Она любит его.
— Заставьте ее.
— Это низко.
— Фурье, формально сейчас вы подчиняетесь мне. Выполняйте мое распоряжение. Возьмите людей из моих солдат и езжайте. Вам покажут дорогу к монастырю.
— Что ж, я попытаюсь, — со вздохом согласился он.
— Вот и отлично!
Отдых в монастыре пошел Онор на пользу. Она не спешила уезжать, боясь, что еще не окрепла достаточно, чтобы позволить себе поездку верхом.
Однако время шло, головокружение больше не преследовало ее, и пора было покидать гостеприимный уголок. Она портила себе нервы, гадая, как ей догнать индейский отряд теперь, когда она так отстала, и вдруг проблема, терзавшая ее, отпала сама собой.
Она вторую ночь подряд не могла уснуть, потому что под ее окном непрерывно кричала какая-то назойливая пичуга. Ее частые звонкие трели заставляли Онор вздрагивать, стоило ей только начать погружаться в дрему.
Казалось, птице доставляло удовольствие трепать ей нервы. Наконец, Онор не выдержала, соскочила с кровати и распахнула окно, повторяя вслух, что сейчас непременно запустит в хулиганку чем-то тяжелым. За окном все стихло. Пожав плечами, Онор хотела вернуться обратно в постель, но какое-то внутреннее беспокойство заставило ее помедлить. До нее донесся шорох.
