Возможно. Ее тело и чувства, казалось, не принадлежали ей, и это длилось, пока она не приспособилась к потребностям ребенка. Ей слышался плач Софи и в завывании ветра, в птичьих криках, в выкриках уличных торговцев под окном и даже в шуме воды в ватерклозете. Прошло около недели, и этот плач стал частью ее самой, узнаваемым и непохожим ни на один другой звук во всем свете.
Маркиза предложила нанять кормилицу, но Мари-Лор и слышать об этом не хотела. Потребовалась еще пара недель, неусыпная забота мадам Рашель, слезы и некоторая раздражительность, прежде чем кормление грудью наладилось, а Софи привыкла есть и спать в определенное время дня.
— У вас все получается лучше, чем у королевы с дофином, — говорила Мари-Лор мадам Рашель, у которой благодаря ее профессии были большие связи, и на достоверность ее сведений можно было положиться.
— Но, — спросила мадемуазель Бовуазен, — разве неправда, мама, что королева довольно быстро отказалась от этого?
— О да, через некоторое время она просто послала за мадам Пуатрин, так звали эту даму, и передала ребенка ей.
Мари-Лор постаралась принять скромный вид:
— Но самое главное, что Софи так хорошо растет. И она такая живая, не правда ли?
Маркиза усмехнулась:
— Она-то, может быть, и живая, но пока вы кормите ее, вы по-прежнему будете дремать за ужином. По-моему, в этом нет ничего естественного, пусть даже так думал великий Руссо.
«Естественно» или нет, но кормление отнимало все внимание Мари-Лор. Однако Софи уже не напоминала изголодавшуюся обезьянку, а Мари-Лор быстро потеряла набранный за время беременности лишний вес. Неудивительно, подумала Мари-Лор, что королеве это понравилось. Что касается других, менее приятных сторон кормления, стирая в этот вечер пятно с лифа своего красивого муслинового платья, принадлежавшего прежде мадемуазель Бовуазен, Мари-Лор задумалась, не отказалась ли королева от кормления грудью, после того как королевское чадо оплевало одно из ее платьев.
Придется поехать с Клодин за покупками.
«Я, должно быть, уже становлюсь сама собой», — решила Мари-Лор. Но кто это — она сама? Ей казалось, что прошла целая вечность с тех пор, когда она беспокоилась или просто знала, как выглядит.
Софи проспит еще несколько часов. В углу комнаты стояло огромное трехстворчатое зеркало. Медленно и осторожно Мари-Лор расстегнула крючки, развязала атласный пояс, аккуратно сложила одежду на стул и (не без душевного трепета) посмотрела на свое отражение.
Нет, совсем неплохо!
Она обрадовалась, увидев свои лодыжки, снова тонкие и стройные, немного покачала головой при виде живота, который просто не желал исчезать, и с некоторым страхом оглядела набухшие, весьма увеличившиеся груди.
Огонь в камине погас. Вечер был довольно прохладным. Она набросила на себя ночную рубашку, которая теперь казалась большой, как палатка. Но не застегнула верхние пуговицы.
Чуть дыша, она достала из-под подушки письмо. «Я погружу лицо в твои груди, руки в твои волосы… перед тем как войду в тебя».
Он писал это письмо, как будто зная тем таинственным образом, каким он знал о таких вещах, что она уже снова готова думать об этом.
Она крепко уснула с улыбкой на раскрасневшемся лице, сжимая в руке его письмо.
Через час Мари-Лор проснулась от ужаса. Кто-то кричал, но это была не Софи. Судя по часам на камине, Софи проснется не раньше чем через полтора часа.
Крики принадлежали голой девушке, которую в каком-то кошмарном лесу преследовала стая собак.
«Ты должна будешь объяснить, почему ты так внезапно уехала», — написал он.
Но она никому и никогда не сможет рассказать об этом последнем часе, проведенном в замке. Она затаит это в себе, и только она одна будет помнить о нем. Мари-Лор ходила взад и вперед по голубой спальне, словно по тюремной камере, и ждала, когда проснется Софи.
— Пожалуйста, мадам маркиза, я хочу увидеть Жозефа, — заявила Мари-Лор неделю спустя.
Еще в голубой спальне, готовясь обратиться с этой просьбой, она решила, что быстрее достигнет желаемого, если скажет об этом прямо. Но очевидно, она спутала прямоту с грубостью.
Мадемуазель, сидевшая за столом напротив, поморщилась.
— Мари-Лор хочет сказать, дорогая Жанна, только то, что мы с ней подумали, может быть, есть возможность устроить так, чтобы она сопровождала тебя в Бастилию…
— Невозможно. Ее нет в списке посетителей.
— … одетая лакеем.
— Или хотя бы пажом, мадам маркиза.
— Очень молоденьким пажом, Жанна. Мальчиком, готовящимся стать пажом, может быть.
— Понятно. Вы обе полагаете, что это возможно. И вы также считаете возможным найти пару штанов, которые подойдут ей?
— Жорж говорит, что в кладовке остался еще достаточный кусок желтого бархата…
— Хм-м…
— А Фредерику все равно нужна новая ливрея; ты заметила, как старая вытерлась у него на спине? Он говорит, что на днях лакей месье де Кордона смеялся над ним, и я заверила его, что ты избавишь его от дальнейших насмешек. Мы можем использовать его старую ливрею и переделать ее для Мари-Лор.
— Хм-м…
— Конечно, нам придется затянуть ей грудь, чтобы превратить в настоящего мальчика. Вероятно, это причинит боль, но, по мнению мамы…
— Остался ли еще кто-нибудь, с кем вы не советовались по этому вопросу? Кроме меня, конечно?
И вот в солнечный июньский день, одетая в бархатную ливрею, с волосами, заплетенными сзади в косичку, Мари-Лор вскочила в карету маркизы. Она крепко держалась за поручень, пока лошади не выехали со двора.
По обе стороны от нее раскинулся Париж.
Это было удивительное зрелище: она видела улицы так близко, но сидела достаточно высоко, чтобы видеть и то, что находилось за головами прохожих даже высокого роста. Она начинала узнавать некоторые кварталы города. Клодин провела ее по торговым улицам — начиная с улицы Сен-Оноре с ее сказочными магазинчиками до предместья Сент-Антуан, где они могли купить почти то же самое за одну десятую цены.
Во время путешествия Мари-Лор сделала собственные открытия, такие как книжная лавка месье Моро в скромном квартале на Левом берегу. Она купила несколько книг, и они поделились забавными историями, связанными с книготорговлей. Он чем-то напоминал ей папа, хотя был более практичным и менее мечтательным. Выбор книг у него был прекрасный, но с некоторым расчетом на мужскую клиентуру; Мари-Лор посоветовала книготорговцу приобрести побольше романов. Она также подружилась с владельцами книжных прилавков, расставленных вдоль берегов Сены,
Мари-Лор посидела с Софи на руках, потягивая лимонад за столиком на улице возле Пале-Рояля, слушая пламенных политических ораторов и наблюдая за покупателями, искателями удовольствий и проститутками, которые прохаживались под арками, обрамлявшими огромную площадь.
