Сам не замечая внезапно озарившей лицо улыбки, Орвил поспешно спустился вниз.
Обед прошел мирно; правда, Рей сидел подавленно-угрюмый, по обыкновению не глядя ни на кого; он начал есть только после замечания Орвила. Джессика же, напротив, была весела; не обращая внимания на Рея, она болтала, обращаясь попеременно то к Агнессе, то к Орвилу.
— Мама, — сказала она, — а когда мне тоже купят большую лошадь?
— Когда сама будешь большая, — за Агнессу Орвил.
— Если будешь так есть, как сегодня, то никогда не вырастешь, — строго добавила Агнесса. — И перестань, пожалуйста, разговаривать за столом. Учись вести себя прилично.
Джессика, сконфуженно улыбнувшись, взглянула на Орвила, а он незаметно для остальных поднес палец к губам.
— Как твои успехи в музыке?
— Хорошо!
— Не хвастай, Джесс, — заметила Агнесса, — ты же не хочешь учиться как положено. Сомневаюсь, что ты таким образом сможешь когда-нибудь сыграть с листа.
Орвил подумал, что Агнесса не всегда ведет себя правильно. Например, в его присутствии она бывала излишне строга с Джессикой, словно старалась показать, что не так уж сильно ее любит.
«Зачем? — спросил себя он. — Я и сам ее люблю и прекрасно знаю, как обожает малышку Агнесса. Джессика ребенок, и все эти чувства вполне естественны».
— Ничего. Пианистка, — Орвил улыбнулся Агнессе, — у нас уже есть. А Джесс станет художницей (девочка кивнула). А Рей… Ты кем желаешь быть, Рей?
— Никем.
— Напрасно. Кстати, ты пропустил уже много занятий… Я зайду завтра в школу мистера Дженкинса. Думаю, с понедельника ты сможешь посещать уроки.
— Не хочу! — быстро произнес Рей.
— Придется. Вечером проверю, что ты знаешь; может, нужно будет позаниматься с тобой. Мама говорила: в последнее время ты не очень тянулся к учебе. Какие предметы ты любишь?
— Никакие.
— Хватит! — слегка прикрикнул Орвил, пристукнув ладонью по столу.
— Орвил, — укоризненно произнесла Агнесса.
— Извини, дорогая.
Орвил обвел взглядом притихших детей.
— Ты, Рей, будешь делать то, что нужно, а не то, что вздумается, имей в виду. Это я тебе сказал!
И, резко отодвинув стул, вышел в гостиную.
В гостиной у камина имелось излюбленное место их бесед — старинное кресло с темной обивкой; оно отличалось от остальных, обитых светлым муаром. Агнесса ничего не изменила в обстановке этой комнаты, как, впрочем, и большинства остальных, и здесь ей особенно нравилось: светлые занавеси, несколько старинных ваз, ковер персикового цвета с красными разводами…
Орвил устроился в кресле, Агнесса примостилась на ручке. В облицованном пятнистым черно-белым мрамором камине горел неяркий огонь, и больше никакого света не зажигали. Занавеси были полураздвинуты, и потемневшее небо виднелось меж них, но отсюда, из уютной теплой комнаты, оно не казалось страшным, и даже дождь пришелся кстати, его приятное постукивание убаюкивало душу — сомнения уходили прочь.
Но главное, конечно, что они были вдвоем, только вдвоем. Рей ушел к себе, Джерри находился сейчас на попечении Джессики, она играла с ним в соседней комнате на большом ковре.
Агнесса подумала, что речь пойдет о Рее, но Орвил продолжил начатый за завтраком разговор о верховой езде.
— Если у тебя есть костюм, как ты говоришь, поезди пока в мужском седле, или сошьем новый, это не проблема. Можно использовать одну из лошадей, которых мы обычно впрягаем в экипаж.
Агнесса коротко рассмеялась.
— Не знаю, прилично ли мне будет разъезжать так сейчас?
Орвилу показалось, что она ждет от него вполне определенного ответа; во всяком случае, он заметил, как рука Агнессы, лежащая на спинке кресла, слегка дрогпула. Женщина, проследив за взглядом мужа, покраснела.
— Почему бы и нет, дорогая? — ласково произнес Орвил, обнимая ее за талию. — Ты же будешь кататься в парке, чужие тебя не увидят.
Агнесса опустила голову ему на плечо.
— По правде сказать, затея эта мне нравится, — призналась она.
— Вот и отлично.
Но в лице Агнессы читалось какое-то сомнение.
— А может, попробовать Консула? — робко предложила она.
Консул был жеребцом Орвила, сильным и злым, чистокровкой, признающей лишь одного хозяина. Когда-то он укусил работника, и Орвил собирался продать коня, но, пожалев, оставил, хотя душа его не лежала к этой лошади. В последнее время он вообще не заглядывал в конюшню; о Консуле заботился конюх Олни, единственный, кого кроме Орвила жеребец подпускал к себе.
— У него скверный характер. Может быть, потому что я не очень много уделял ему внимания. Олни каждое утро проезжает его, но этого, наверное, недостаточно. А твоей безопасностью, Агнесса, мне не хотелось бы рисковать. Понимаешь, милая? — мягко добавил он.
Агнесса кивнула, но Орвил видел, что она разочарована.
Они посидели молча. В камине потрескивали дрова, дождь лил за окном, из соседней комнаты доносились звуки возни Джессики с малышом.
Агнесса, повинуясь объятиям Орвила, соскользнула с ручки кресла на колени мужа. Его губы коснулись ее прохладной и нежной щеки.
— Знаешь, Орвил, у меня давно уже такое ощущение, будто мы вместе сотню лет, будто мы всегда были вместе, — с тихой проникновенностью произнесла она.
— И у меня… Я так долго тебя искал, что теперь бесконечно ценю каждый миг, проведенный с тобою. В нашей семье женщину всегда считали существом второстепенным, это отец придерживался такого мнения, но теперь я понимаю, как он был не прав: мужчина есть не мужчина, если рядом нет настоящей подруги, женщина — вот ось нашей жизни, хотя мы никогда этого не признаем. Ради нее творятся великие дела, да и, что скрывать, — черные тоже! А вообще, — он счастливо засмеялся, — с тобой я становлюсь странно сентиментальным, каким не был никогда. Чувствую, словно бы я слабее тебя, а с другой стороны, ты ведь у меня под защитой.
Она слушала с рассеянной слабой улыбкой, глаза ее казались черными в сумраке комнаты.
— Да… Ты так близок мне, Орвил, кажется, роднее тебя не было никого. Только ты один понимаешь меня с полуслова… Знаешь, я жалею, что мы не встретились раньше, когда мать только что взяла меня из пансиона…
— Мы встретились, — напрягшись, изменившимся голосом проговорил Орвил, — помнишь? После той встречи прошло шесть лет, но если б ее не было… Она много значила для меня — та наша первая встреча.
— Если бы мы были вместе с тех самых пор… какая бы у нас была хорошая семья, правда?
Она произнесла эти слова обычным тоном, но Орвилу показалось, что ударил гром.
Благодарение Богу, она сказала это! Между ними было перемолвлено уже немало слов любви, но все-таки этой фразы Орвил ждал больше самых горячих признаний.
