Всадник подскакал к стене и принялся разъезжать туда-сюда перед воротами в ожидании, когда опустится подъемный мост. В эту минуту Линии до такой степени была во власти страха и гнева, что принялась возносить молитвы) призывая все возможные кары на голову ничего не подозревавшего молодого человека. «Хоть бы ты свалился со своей 6 лошади прямо в ров — и утонул там. Чтоб ты утоп, гадкий хлыщ!» — мысленно пожелала она юноше.
Впрочем, Линни умом понимала, что не этого статного всадника ей следует бояться. Где-то там, за его спиной, скрывался ужасный де ла Мансе, человек, уже готовый войти в Мейденстонский замок как победитель, который — вне всякого сомнения — ненавидел и презирал все ее семейство.
Девушка во все глаза смотрела на величественный белый д, шатер, пытаясь представить себе, как выглядит его владелец, изгнанный из Мейденстонского замка ее отцом восемнадцать лет назад. Это случилось еще до того, как она появилась на свет, но Линии подозревала, что событие это самым роковым образом должно было отразиться на всей ее дальнейшей жизни и в корне переменить ее.
По ее спине пробежал холодок страха. Между тем подъемный мост опускался все ниже и ниже, а дым от горевших деревенских построек стал рассеиваться. Линни оставалось только вернуться в зал к сестре и отцу. В минуту, когда весь их привычный мир рушился, им лучше всего держаться вместе.
— Они похожи на побитых собак, поджавших хвосты.
Экстон де ла Мансе в тот момент торжествовал победу и не мог сдержать улыбку, услышав это замечание Питера. Что и говорить, его младший брат в карман за острым словцом не полезет. Юноша впервые отправился на войну и теперь находился под крылышком старшего брата. Рыцарские законы чести требовали, чтобы Питер проходил курс рыцарских наук при другом знатном вельможе, но мать очень уж боялась за младшего сына. По правде сказать, ей вовсе не хотелось, чтобы Питер стал рыцарем. Ее муж и два старших сына и без того заплатили тяжкую дань войне, и их тела давно уже истлели в фамильном склепе.
Питер, однако, очень хотел стать рыцарем и в конце концов уговорил мать. Однако, настояв на своем, она сама выбрала младшему сыну наставника в воинских искусствах. По мнению госпожи де ла Мансе, лучшего учителя, чем Экс-тон, для младшего брата было не сыскать. К тому же старший брат мог не только обучать Питера, но и приглядывать за ним по-родственному.
Хотя подобное решение кем-то со стороны могло быть воспринято с насмешкой, после года, который братья провели в совместном походе, Экстон де ла Мансе оценил в полной мере предусмотрительность матери. Так уж случилось, что Питер — несмотря на свою молодость — оказался куда лучше приспособленным к жизни воина, нежели Уильям и Ив. Младший брат Экстона был быстрый, как молния, храбрый, как лев, и уже снискал признание за свое умение владеть копьем и мечом. Кроме того, он отлично знал и любил лошадей, причем всех подряд — от обозной клячи до хорошо выученного боевого коня.
Так что никто не удивился, когда Питер пожелал участвовать с братом в набеге на Мейденстонский замок — тот самый, где при другом развитии событий Питер должен был появиться на свет. Экстону вдруг пришло в голову, что в его войске нет человека, более подходящего для ведения переговоров о сдаче замка. Питер — единственный из четырех братьев де ла Мансе никогда в жизни не переступал порога Мейденстонского замка, поскольку родился во времена вынужденных странствий семейства де ла Мансе по просторам Нормандии. К тому же Экстон отлично сознавал, какому унижению он подвергнет своих врагов де Валькуров, заставив их вести переговоры с почти еще мальчишкой.
Теперь старший де ла Мансе с напряжением следил, как реял его алый с черными медведями стяг у подъемного моста, который в этот как раз момент опускался на железных цепях. Де Валькурам придется пережить не одно только это унижение. Их будет куда больше — уж он, Экстон де ла Мансе, проследит за этим лично.
К сожалению, теперь ему не удастся убить ни старшего де Валькура, ни его сына — в том, разумеется, случае, если они станут соблюдать условия договора. Так распорядился Генрих. Конечно, вступи они в бой — тогда дело другое. Но сдача замка последовала слишком быстро, и, коль скоро де Валькуры объявят себя его, де ла Мансе, пленниками, ему — хочешь не хочешь — придется брать их под защиту. При этой мысли руки Экстона сами собой сжались в кулаки — его враги находились в полной его власти, а он — сообразуясь с волей герцога Нормандского — должен был вежливо им улыбаться. И все потому, что Генрих желал обеспечить мир во вновь покоренных землях!
Конечно, сын де Валькура все еще мог умереть от ран. Экстон поразился силе, с какой молодой де Валькур цеплялся за жизнь. Что же касалось его отца, то Экстон уже был не вправе поднять Против него меч — разве что тот сам напросится на поединок…
Впрочем, господь справедлив и вполне может снизойти к его, Экстона, молитвам.
С другой стороны, о справедливости в этом мире оставалось только мечтать. Нет ее на земле — и все тут. Эх, кабы не рыцарское слово, которое обязывало его подчиняться приказам герцога! Матильда не единожды учила своего сына Генриха: убивайте сыновей в бою, женитесь на дочерях в мирное время и, по возможности, не губите и не разоряйте мирное население. И он, Экстон, вынужден был следовать наставлениям матери своего сюзерена.
К примеру, он сжег не так уж много крестьянских домов и построек. Ровно столько, сколько было нужно, чтобы поселить в сердцах вилланов страх. Ни больше и ни меньше. Сказать по правде, он поступил бы так же и без приказов Генриха — как-никак это ведь его земля, хотя он и был разлучен с нею с девятилетнего возраста.
Когда старый король Генрих умер, Аллен де ла Мансе с женой и тремя сыновьями находился в Нормандии, где состоял в свите его дочери Матильды и его внука, тоже Генриха. Отсутствие Матильды в Англии развязало руки ее кузену Стефану, который успел захватить все укрепленные замки, а заодно и корону Англии, прежде чем Матильда успела на это отреагировать.
Эдгару де Валькуру в Мейденстонском замке почти не оказали сопротивления — некому было. Стефан же пренебрег призывами Аллена де ла Мансе к справедливости и тем самым лишил семейство родного крова и обрек на многолетние скитания. Но все эти долгие восемнадцать лет Экс-тон не забывал, что дом у него все-таки есть. Помнили об этом и его родители.
Так что он вовсе не собирался разорять свое родовое гнездо и тем более жечь его или убивать жителей. Наконец-то Мейденстон принадлежал ему. Уже опустился подъемный мост, перекрывая крепостной ров, — и ему, Экстону, оставалось только войти в замок и вступить во владение своей собственностью. Черт с ним, с этим де Валькуром! Пусть забирает своего израненного сына — все равно тот никакой угрозы теперь не представляет. Даже если он и останется в живых, никогда ему больше не поднять меча — слишком уж сильно изуродована его правая рука.
