Страх все же был преодолен, и она, взяв полотенце, подошла к огню и спокойно сказала:
— Это зависит от того, как понимать это слово, мистер Брэддок-Блэк. Но, конечно, здесь тепло и чисто.
И, накинув полотенце на голову, она стала вытирать мокрые волосы.
Тремя быстрыми шагами Трей преодолел расстояние, разделявшее их, выдернул полотенце, отбросил его в сторону и сказал уравновешенным тоном, показавшим, что он полностью владеет собой:
— Я имею в виду, что не причиню вам вреда.
Стоя перед ним нагая, Импрес высоко подняла голову для того, чтобы ее изумрудные глаза могли встретиться с его глазами, и произнесла с византийской интонацией:
— Что вы собираетесь делать со мной, мистер Брэддок-Блэк?
— Просто Трей, — ответил он, не замечая своего приказного тона.
— Что вы собираетесь делать со мной, Трей? — переспросила она, выполняя приказ. В ее словах прозвучало что-то большее, чем дерзкий намек.
Он ответил с легкой улыбкой на дерзость, которую позволила себе его собственность:
— Только то, что вы сами предпочитаете, Импрес, дорогая.
Полностью одетый, смуглый, он возвышался над ней, напоминая Люцифера. Она осознавала его власть и силу, само его присутствие словно покоряло ее.
— Вы сами будете задавать тон, мое сердечко, — сказал Трей, ободряюще коснувшись подушечкой пальца ее плеча. — Но не спешите, — продолжал он, признавая тем самым свое возбуждение, и погладил шею Импрес теплой ладонью. Голос Трея внезапно опустился на октаву. — Впереди у нас три недели…
В первый раз в своей жизни он с нетерпением ожидал трех недель, которые проведет с женщиной. Это был повелительный зов первобытной природы, и, хотя его интеллект сопротивлялся необъяснимому порыву, его плоть, кровь и нервы с готовностью подчинялись этому зову.
Наклонив голову, Трей нежно поцеловал ее, слегка коснувшись губами, внезапно его язык скользнул между губ девушки, испытывая ее. И в этот миг где-то глубоко в ней зажегся огонь.
Импрес невольно отпрянула назад, но, как она поняла по взгляду, огонь обжег и его. Дыхание Трея стало прерывистым, рука, оказавшаяся на ее затылке, напряглась, властно привлекая девушку к себе, в то время как другая гладила ей спину, вызывая в ней тепло. И когда он поцеловал второй раз, более требовательно, она почувствовала его напрягшуюся плоть. Импрес не имела опыта в отношениях между мужчиной и женщиной, но видела, как это делали животные, и в первый раз почувствовала на себе мягкое тепло.
В этот странный, блаженный, как бы вырванный из естественного хода времени миг она почувствовала себя очень взрослой, словно природа открыла ей свою тайну. Неужели любить мужчину означает испытывать такое волнение? — подумала она. Это было так странно по сравнению с тем, что рассказывала ей мать. Импрес испытала потрясающее чувство открытия, как будто узнала тот основной принцип, на котором держалось человечество. Но затем ее мимолетное размышление внезапно прервалось, губы раскрылись, и язык Трея, бархатистый и горячий, глубоко проник между губ и, коснувшись ее языка, стал нежно лизать его. Она почувствовала свежий запах бренди и пошатнулась, словно новорожденный ягненок, нетвердо стоящий на ногах, а когда ее язык сделал невольное ответное движение, она услышала его приглушенный стон.
Прижавшись к ней, Трей стал покачиваться, и его напряженная плоть плотнее прижалась к ее трепещущему упругому телу. Пламя распространялось по всем уголкам ее чрева, пока она ощущала сильные пульсирующие биения у своего живота. Его рука, лежащая на талии, крепко прижимала ее, пока они целовались, и Импрес чувствовала, как огонь жжет ее нервы, создавая предвкушение новых открытий. Соски у нее напряглись, и она чувствовала странное удовольствие, ощущая тонкое полотно его рубашки; расслабляющее тепло охватило ее, и она стала чуть покачиваться, прижавшись к сильному мужскому телу, словно инстинктивно знала, как освободиться от этого колдовства. Секундой позже ее руки, которые свободно висели, поднялись и, словно давая обещание, опустились на его плечи.
От ее простодушной наивности кровь у Трея закипела. Вначале попытка отпора, потом бесхитростный отклик были куда более возбуждающи, чем порочные ласки искушенных любовниц. Что-то вроде спектакля, такого же искусного, как сцена на лестнице, где она представилась в скрывающей ее фигуру мужской одежде.
Хитроумие, артистизм, отговорки, притворство, нежное тело, покорное в его объятиях, маленькие призывающие руки на его плечах сделали Трея нетерпеливым.
— Я думаю, дорогая Импрес, — прошептал он, дыша ей в лицо, — ты будешь задавать тон в следующий раз.
Он быстро наклонился, поднял ее на руки и перенес на постель. Опустив Импрес на розовое бархатное покрывало, Трей быстро выпрямился и посмотрел на нее. Загадочная, как Цирцея, она не отрывала взгляда от его горящих глаз, видя в них неприкрытое желание. Импрес лежала, как золотистая жемчужина, на розовом бархате, и, когда она медленно подняла руки, призывая его, он потерял контроль над собой, забыв о своей обычной неторопливости, порой небрежности, в любовной игре.
Глубоко вздохнув, он шагнул к постели и опустился на нее, торопливо расстегивая трясущимися пальцами пуговицы на брюках. Его башмаки мяли дорогой бархат, но он не замечал этого; она негромко вскрикнула, когда тяжелая золотая пряжка ремня врезалась в ее нежную кожу, но он извиняясь, поцеловал ее, торопясь погрузиться в опьяняющее своей чувственностью тело мисс Джордан. С последней расстегнутой пуговицей были убраны все преграды. Его прикрытые шерстяной тканью ноги раздвинули ее бедра, и все, о чем он мог думать в этот момент, это о нестерпимом желании войти в нее. Он ринулся вперед, и Импрес негромко вскрикнула. Сходя с ума от желания, он толкнул себя дальше. И в это мгновение услышал крик.
— О Боже! — задыхаясь, прошептал он. — Ты не можешь быть девственницей! — Они перестали его волновать после того, как несколько лет тому назад переспал с одной из них. Господи, он был так безжалостен!
— Это не имеет значения, — ответила она быстро.
— «Не имеет значения», — повторил он.
Кровь стучала у него в висках, кончиках пальцев, подошвах ног, обутых в модные башмаки, а больше всего в мужском естестве, требуя продолжить таран, не останавливаться на волоске от того, куда он хотел больше всего на свете. Даже во рту он ощущал привкус крови. «Это не имеет значения», — мысленно повторил он. Она говорит, что это не имеет значения, и он вновь двинулся вперед.
Сдавленный крик прорвался сквозь ее губы, к которым он приник в поцелуе.
— О, черт! — Он глубоко вздохнул и приподнялся на локтях, смотря на нее с сомнением, длинные темные волосы, как черный шелк, прикрывали его лицо.
