Похоже, мое объяснение вполне удовлетворило молодого человека, и он пустился в воспоминания о сказочной стране, причем живописал ее столь захватывающими и яркими красками, что мне вдруг отчаянно захотелось променять наши невысокие холмы и перелески с долинами на высокие горы и отвесные ущелья из его рассказа. Мне всегда хотелось увидеть in situ[12] те образцы, которые он собирал для нас. А уж если колония вдохновляла на подобную страсть мужчину, который, судя по письмам, отличался философическим складом ума, то она должна быть поистине чем-то выдающимся.
После ужина мы перешли в гостиную, и отец отправился на поиски бренди, которое хранил для особых случаев под стеклянным колпаком. Раньше в нем красовалась орхидея, но потом несчастный цветок скончался. Затем отец принялся искать бокалы, и мне пришлось напомнить ему, что в последний раз я видела их на каминной полке. Наконец бокалы были найдены и наполнены янтарной жидкостью. Отец протянул один гостю.
– А теперь вам лучше помолчать, молодой человек. Если вы скажете еще хоть слово, Шарлотта запросто отправит вас туда, откуда вы прибыли, снабдив списком тех образцов, что вы должны будете собрать и привезти.
Я сочла себя обязанной заявить протест.
– Ни в коем случае! Мистер Тримбл уже сполна продемонстрировал, что он категорически не способен следовать нашим указаниям. Так что отправлять его за новыми образцами было бы пустой тратой времени.
Его замечательные брови резко опустились, и он вознегодовал.
– Не способен следовать указаниям? Только за последние три года я отправил вам полдюжины сундуков с образцами! При первой же возможности я отправлялся на поиски тех видов, о которых вы меня спрашивали, мистер Уитерсби.
Бурное негодование мистера Тримбла не произвело особого впечатления на отца, да и с какой стати, собственно говоря? Это ведь я писала ему письма в Новую Зеландию. И именно мне приходилось иметь дело с последствиями того, что он не удосуживался ни сохранять образцы как следует, ни даже прикладывать к ним ярлычки. Кстати, подобная безответственность как-то не вязалась с обликом мужчины, некогда гордо описывавшим мне систему, изобретенную им для стрижки собственных овец.
– Осмелюсь спросить… а что с ними было не так?
Хотя он обращался к моему отцу, ответила ему я:
– Они не были промаркированы. Они не были прикреплены к листам с описаниями. Они даже не были должным образом высушены. Вот если бы вы воспользовались той прокладочной бумагой, которую мы вам отправляли, тогда, быть может…
– Бумага? Не получал я никакой бумаги! Все образцы, отправленные вам, я засушивал в упаковочной бумаге, которую мне удавалось выпросить у местного мясника.
Теперь понятно, почему его усилия приносили столь плачевный результат.
– Большая часть ваших ранних образцов сгнила по дороге и покрылась плесенью.
– Мне очень жаль. Если вы составите список того, что пришло в негодность, то по возвращении я постараюсь выслать вам новые.
– Я бы с радостью, но ведь я даже не знаю, образцы каких растений вы высылали нам изначально. Самое малое, что вы могли сделать, – это хотя бы написать их названия да указать местность, в которой их нашли.
– Так я и поступал с теми образцами, которые находил сам, но некоторые растения мне приносили аборигены, посему было затруднительно указать точное место, в котором они были обнаружены. – Он уже перестал разговаривать с отцом, который снял башмаки и удрученно разглядывал дырку на одном из носков. Мистер Тримбл обращался непосредственно ко мне.
– А почему нет?
– Потому что описание «…обнаружено у большой реки в том месте, где вода поворачивает вспять, напротив дерева, которое пахнет лимонами» не поместится на те крошечные ярлычки, которые я намеревался использовать.
– Столь подробное описание вовсе не обязательно, но было бы неплохо знать, были ли образцы найдены в лесу или на лугу. На сухой почве или влажной. Требования таксономии довольно строги, поэтому получить коллекцию растений, в которой все перемешано…
– Перемешано! Ну, это уже вопиющая несправедливость. Я всегда упаковывал их с особой тщательностью.
Я поднялась и подошла к сундучку, который мы получили нынче утром. С большим трудом, толкая и волоча его по полу, мне удалось переместить его к тому месту, где он сидел.
– Вот только сегодня мы получили его, и…
– Сегодня? Но… я отправил его вам восемь месяцев назад!
– Что лишний раз доказывает мою правоту. Уж если это нельзя назвать мешаниной, то я не знаю, что она собой представляет.
Он наклонился и заглянул внутрь. Затем протянул руку и вытащил из сундучка сухой стебель какого-то растения, определить принадлежность и вид которого, к сожалению, не представлялось возможным.
– Когда я отправлял его, к нему была прикреплена карточка. – Он извлек другой стебель. – И к этому тоже. Как и ко всем остальным. – В голосе его прозвучало нескрываемое удивление.
– Быть может, бумага истлела за время путешествия.
А вот теперь он принялся рыться в содержимом по-настоящему.
– И все мои заметки вместе с нею? Я должен извиниться перед вами. Если бы я мог предположить, что они прибудут сюда в таком состоянии, да еще после столь длительной задержки, то попросту привез бы их сам. Поэтому я вполне понимаю и разделяю ваше недовольство, мисс Уитерсби.
Я не знала, что мне делать – то ли поблагодарить его за то, что он согласился со мной, то ли продолжить высказывать свое возмущение. А он, похоже, ожидал от меня ответа – словно рассчитывая уличить в чем-либо, что, согласитесь, выглядело нелепо и абсурдно.
Отец тем временем стянул с ног носки, повесил их на спинку стула и откинулся на нее, вытянув босые ступни к камину.
– Собственно говоря, в последнее время мы с ее дядей частенько обсуждали Шарлотту. – Он заговорил спокойно и безмятежно, причем настолько невпопад, что я даже усомнилась, а слышал ли он вообще наш разговор с мистером Тримблом. – Как бы я ни нуждался в ее помощи, но, очевидно, допустил ошибку, не позволяя ей бывать в обществе.
Слова адмирала до сих пор звучали у меня в ушах, вызывая раздражение, и я не испытывала ни малейшего желания выслушивать их вновь.
– Мне не нравится, когда ты отзываешься обо мне, как о каком-то редком экземпляре, к которому требуется прикрепить карточку и восхищаться.
– Но ведь так оно и есть. Во всяком случае, если верить твоему дяде. – Он повернулся на стуле и заговорил, обращаясь теперь к мистеру Тримблу. – Она – прекраснейший цветок, который уже распустился и ждет своего молодого человека. Вы согласны со мной?
Мистер Тримбл окинул меня таким взглядом, словно увидел перед собой ядовитый сорняк.
