Лютер, самый добрый и терпеливый человек, которого знала Кэтлин, безропотно принял присутствие индейца на ранчо. Лютер был высок и жилист, с темными седоватыми волосами и искрящимися голубыми глазами. Кэтлин полагала, что ему около шестидесяти. Впрочем, он мог быть и старше, и моложе. Трудно угадать возраст человека, который всю жизнь провел на солнце. Грубая кожа Лютера напоминало старое седло, но двигался он с быстротой и живостью молодого.
Абнер презирал Рэйфа просто потому, что тот был наполовину индеец. Абнер вообще терпеть не мог индейцев, мексиканцев, негров – да и практически всех остальных тоже. Он обращался к Рэйфу, только если это было совершенно необходимо.
Поли Нортон вел себя, как всегда – не так, как все остальные. Он был странным человеком, действительно странным. Он предпочитал людям компанию животных. Он никогда не посещал школу; его речь была медленна, а движения – скупы. Но он мог творить чудеса. Ему было восемнадцать или девятнадцать, но он обладал удивительной целительной силой. Кэтлин сама видела, как он зашивал раны, которые заживали и не оставляли шрамов, ставил на место сломанные кости, лечил лихорадку и вскрывал пузыри ожогов. Однажды она видела, как Поли выхаживал одну из лошадей. Поли не был красив. У него были светло-каштановые прямые волосы, близко посаженные глаза и тонкий нос. Но улыбка его была удивительно теплой, и сам он – дружелюбным, да и Галлахера он принял безоговорочно.
Кэтлин же испытывала к Рэйфу какие-то смешанные чувства. Она поклялась до гробовой доски ненавидеть всех индейцев, потому что они были виновны в гибели ее братьев. Страшась их и моля Бога об их истреблении, она с радостью восприняла весть о том, что Джон Чинвингстон вырезал деревню племени чейин Сэнд Крик. Индейцы жили с ними в мире и под белым флагом, но это не вызывало в ней ни малейшего сочувствия.
И все же, к ее досаде, ей было крайне трудно помнить об этой ненависти, когда дело касалось Рэйфа Галлахера. Он привлекал ее физически и в то же время интриговал ее. Кто же он, наконец? Наполовину ирландец? Да уж… И все же теперь было очевидно, что он не чистокровный индеец. Он слишком хорошо говорил по-английски, был знаком с американскими обычаями и традициями, его манеры за столом были вполне сносны, если не безупречны.
Если бы только он не был так дьявольски красив! Если бы только ее кровь не вскипала каждый раз, когда их взгляды встречались! Если бы она только могла перестать думать о том, как это чудесно – находиться в его объятиях, чувствовать прикосновение его губ…
«Он индеец, – говорила она себе, – индеец, индеец, индеец». Но даже это не помогало. Любой другой мужчина был бы ей отвратителен, если бы она знала, что в нем течет хоть капля индейской крови. Но смешанная кровь Рэйфа делала его еще более интригующим.
Он смотрел на нее и сейчас. Она так ясно чувствовала его взгляд на своей спине, словно Рэйф дотрагивался до нее. Это заставило покраснеть ее, и теплое щекочущее ощущение пробежало по позвоночнику.
– Индеец, – прошептала она. У нее было неловкое чувство, словно Рэйф знает, что привлекателен для нее. И, что хуже всего, кажется, это его забавляет. Вздохнув, она бросила последнее белье в корзину, выпрямилась, а потом пошла к бельевой веревке, радуясь, что натянута она за углом дома и Рэйф Галлахер не может ее видеть.
Бренден изучал опытным глазом вороную кобылу и не находил в ней изъянов. Его тянуло к хорошим лошадям так же, как некоторых тянуло к виски. После смерти жены он решил осуществить свою древнюю мечту – разводить породистых лошадей. Поэтому он и продал свое дело, взял с собой Кэтлин и ее братьев и отправился на запад. Но невезение преследовало их с самого начала. Погода была то жаркой не по сезону, то неделями шли дожди. Дважды на них нападали индейцы, и во время второго нападения погибли его сыновья. Теперь Кэтлин стала смыслом его жизни, а горе он заглушал тяжелой работой. Они нашли хороший участок, построили удобный дом, обработали землю, купили несколько сотен голов скота, чтобы как-то жить пока нет доходов от лошадей, которых собирался разводить Бренден. А потом, когда все уже, казалось, шло хорошо, случилось несчастье. На его лучшую племенную кобылу напал горный лев, и у нее случился выкидыш. Два дня спустя, видя, что ее не выходить, Бренден пристрелил ее. Еще неделей позже вторая кобыла исчезла, явно украденная индейцами.
Он телеграфировал в Сан-Антонио на следующий день после того, как они нашли индейца. Вчера пришел ответ, что ранчо «Дабл Дэ» сожжено дотла в прошлом году, а его владельцы – убиты.
Бренден тяжело вздохнул: забот – выше головы… Через полтора года нужно возвращать взятую в банке ссуду, а денег нет… В доме этот проклятый пленник-полукровка да еще и его собственная упрямая дочь, а он стоит тут и любуется лошадью… Но какой лошадью! После потери двух своих кобыл он несколько месяцев ездил по соседним ранчо в поисках пары лошадей – таких же, как он потерял, но все напрасно. Большинство соседей ездили на мустангах, и ни у одного из них не было того, что он искал. Он уже почти решил, что ему придется снова проделать долгое путешествие на восток, и тут появился этот индеец со своей вороной кобылой. Она была совершенна, и Бренден намеревался стать ее хозяином, чего бы ему это ни стоило. С такими мыслями он и отправился на поиски полукровки. То, что ему придется заключать сделку с человеком, которого едва не повесил, которого он до сих пор считал вором, уязвляло его гордость, но – ничего не поделаешь. Чем быстрее он это сделает, тем лучше. Рэйф почувствовал беспокойство, глядя на Брендена Кармайкла, решительно направлявшегося к нему. Неужели Бренден окончательно решил, что с ним делать? Рэйф прекрасно понимал, что он всего лишь пленник.
Кармайкл остановился в паре шагов от Рэйфа. Рэйф взглянул вверх, заслонив ладонью глаза от солнца. Да, отец Кэтлин со своей белой, как снег, шевелюрой и глазами того же лучисто-зеленого цвета, что и у дочери, был фигурой впечатляющей. Он невысок, но крепко и хорошо сложен.
– Доброе утро, – проворчал Кармайкл.
– Доброе.
Кармайкл откашлялся.
– Я решил оставить тебя в покое. Но мне нужна эта вороная кобыла. Я дам тебе за нее двести долларов.
– Черный Ветер не продается.
– Триста.
Рэйф только покачал головой.
– Пятьсот и мерин в придачу.
– Она не продается, – повторил Рэйф. – Ни за какую цену.
– Все продается, – фыркнул Кармайкл. – Восемьсот и ни пени больше!
Кэтлин приблизилась сзади к отцу и нахмурилась. Восемьсот долларов за лошадь? Неужели ее отец лишился рассудка?
