Это спальня баронессы, войдя, сообразила Алси. Ее чемоданы громоздились около массивной, пыльной кровати, стоявшей в центре комнаты.
– Сказать служанкам, чтобы приготовили вам ванну, мадемуазель?
– Но ты же не говоришь по-венгерски, – возразила Алси.
Селеста улыбнулась уже спокойнее.
– Я и по-английски едва говорила, когда начала работать у вас, но у меня хорошая мимика. Не беспокойтесь обо мне. – Служанка сделала легкий жест, словно хотела, успокаивая, положить руку на плечо хозяйке, потом быстро скрылась за дверью.
Постоянно ощущая непривычную тяжесть кольца на пальце, Алси, оставшись одна в похожей на пещеру комнате, испытала смесь паники и отчаяния. Сделав глубокий вдох, она сказала себе: «Не глупи, ты сама этого хотела». Ее личные деньги надежно защищены и предназначены только ей, так что не такая уж она беззащитная. На что еще она могла рассчитывать в браке? Эти мысли не слишком помогли, но полчаса спустя, после роскошной горячей ванны, сидя у камина, в котором весело плясал огонь, Алси почувствовала себя значительно лучше.
Она закуталась в любимый желтый халат. Цвет ярких лютиков был не слишком ей к лицу, но всегда поднимал настроение. Селеста расчесала ей волосы. Халат согрели у огня, пока Алси принимала ванну, и теперь от него исходил сладкий привычный запах английской лаванды.
Алси критически изучала свое отражение в стоявшем на туалетном столике зеркале, пытаясь догадаться, что подумал барон, когда впервые увидел ее. Хоть амазонка ее и была забрызгана грязью, вряд ли он остался недоволен, без ложной скромности решила Алси. Они почти не разговаривали, так что у барона нет причин сожалеть об их браке, во всяком случае, пока. Внешность Алси никогда не разочаровывала мужчин.
Алси с колыбели знала о заветном желании родителей, мечтавших, чтобы их единственная дочь сделала блестящую партию. И когда расцвела в прелестную девушку, они дали понять, что при такой красавице дочери в зятья возьмут только пэра. «Кто бы мог подумать, что с моим лицом и формами, с состоянием моего отца и связями матери я потерплю поражение?» – мрачно размышляла Алси. Немного благосклонности, чуть-чуть рассудительности, и она подцепила бы великосветского холостяка, несмотря на то, что ее отец марает руки работой. Она, заслужив репутацию красивой, но не обаятельной, не пользовалась успехом в свете. Но главное недовольство окружающих вызывал ее живой неординарный ум, совсем неподходящий благородной леди. Алси знала свои недостатки, и хоть и делала слабые попытки исправить их, но в глубине души не слишком этого хотела.
Алси нахмурилась, когда Селеста в последний раз уложила ее заблестевшие черные волосы на девичий манер. Барон тоже станет презирать ее, когда узнает, какой характер получил вместе с ее приданым? В том, что ему нужны деньги, Алси не сомневалась, об этом свидетельствовало царившее во владениях барона запустение. Ей оставалось лишь надеяться, что потребность в деньгах настолько велика, что его благодарность будет сдобрена значительной дозой снисхождения к жене.
Селеста нервно болтала, вытаскивая одежду хозяйки. Алси отвечала односложно, зная, что горничная верит в ее безмятежность не больше, чем она сама в спокойствие служанки. Сбросив халат, Алси стояла неподвижно, пока Селеста, что-то приговаривая, затягивала ее корсет. Казалось, это будет длиться вечно.
– Возможно, обморок и признак романтической чувствительности, но я искренне сомневаюсь, что даже трепетной невесте следует падать над тарелкой супа, – едва дыша, запротестовала Алси.
Прыснув, Селеста оставила свое занятие и аккуратно надела на хозяйку полдюжины нижних юбок, стараясь не испортить тщательно уложенную прическу. Затем пришла очередь платья. Как и все наряды Алси, оно демонстрировало возможности фабрик ее отца. Ребенком она возмущалась, что ее превращают в куклу, на которой демонстрируют свои творения модистки, но давно научилась находить утешение, представляя себя актрисой, которая надевает костюм, чтобы сыграть заученную роль.
Густой бирюзовый цвет шелкового платья с замысловатыми складками и черной бархатной отделкой в готическом стиле подчеркивал ее зеленоватые глаза и совершенную кожу. Пышная юбка касалась пола, модное декольте лодочкой лишь намеком обозначало грудь, а туго зашнурованный корсет обрисовывал формы с жеманной скромностью. Современная мода подчеркивала изысканность дамского наряда и его непрактичность. И хотя Алси давно привыкла к этому, сегодня вечером ее изысканный туалет, казалось, лишний раз напоминал, кем ей предстояло стать и кем она уже никогда не будет.
Алси выбрала украшения, надела чулки и туфли. Селеста суетилась вокруг нее, застегивая пуговицы, беспрестанно наклоняясь и выпрямляясь, словно ее усилия могли скрыть недостатки характера хозяйки. Наконец горничная объявила, что ее дело закончено.
– Все будет хорошо, мадемуазель, – материнским тоном сказала Селеста, будто она лет на двадцать пять старше хозяйки, хотя на самом деле была моложе Алси на два года.
– Спасибо, Селеста, – ответила Алси, подавив желание напомнить горничной, что та не раз делала подобные заявления и ошибалась.
Селеста выскользнула из комнаты и ретировалась в свое новое жилище внизу. Алси посмотрела на дверь спальни и, сделав глубокий вдох, расправила плечи. Для Селесты пройти через эту дверь означало лишь то, что ее долг на сегодня выполнен. Для Алси это начало новой жизни. После минутного колебания – кольцо на пальце казалось ей тяжелой глыбой – она взялась за дверную ручку и, повернув ее, толкнула дверь.
Барон Бенедек уже ждал Алси в гостиной, он сидел у стрельчатого окна, его силуэт вырисовывался на фоне темнеющих в отблесках пылающего заката гор. Его глаза при появлении супруги чуть расширились, искра удовольствия, промелькнувшая на его лице, была несомненной, и Алси почувствовала, что глупо и застенчиво улыбается. Тепло заходящего солнца, казалось, проникало в нее, смягчая нервную напряженность и страх.
Барон поднялся, не отрывая от нее глаз. В старой гостиной, которая казалась древнее поднимающихся за окном гор, он выглядел мудрым нестареющим королем из волшебных сказок с серебряными волосами и светлыми глазами волка. Да, король-волк! Хотя его фигура была скорее плотной, чем худощавой, что-то придавало барону голодный вид. «А Кассий тощ, в глазах холодный блеск. Он много думает, такой опасен»[5], – машинально процитировала про себя Алси.
Она тряхнула головой, отгоняя наваждение. Нет ничего менее подходящего для брачного пира, чем цитата из «Юлия Цезаря». Барон слишком много думает? Это скорее относилось к ней самой. Ей следовало бы цитировать «Эпиталаму» Спенсера. Ее ум начал повторять первую строчку этого созданного для свадьбы стихотворения и споткнулся, не в состоянии продолжить.
