Гонория хихикнула и взяла кузину под руку.
– Пойдем, – предложила она. – Обойдем комнату с радостным и гордым видом.
– Радостно и гордо – выше моих возможностей, но…
Айрис прервал громкий треск. Или не совсем треск. Скорее, какой-то раскалывающийся звук. С несколькими хлопками. И дополнительным «памм».
– Что это было? – спросила Айрис.
– Не знаю. – Гонория вытянула шею. – Похоже на…
– О, Гонория! – вскрикнула Дейзи. – Твоя скрипка!
– Что? – Гонория медленно подошла к собравшимся гостям, не в силах сложить два и два.
– О Боже милосердный, – сдавленно произнесла Айрис. Она положила руку на плечо Гонории, как бы говоря – «лучше не смотри».
– Что происходит? Я… – Гонория замерла.
– Леди Гонория! – прошептала леди Данбери. – Примите мои извинения.
Гонория только моргнула, не в силах отвести взгляд от останков инструмента.
– Как?…
Леди Данбери с явно преувеличенным сожалением покачала головой.
– Сама не понимаю. Трость, вы знаете. Должно быть, я случайно столкнула вашу скрипку со стола.
Гонория открыла и снова закрыла рот, не в силах что-либо произнести. Скрипка выглядела не так, как будто упала со стола. Честно говоря, Гонория не могла представить себе, как можно было привести инструмент в такое состояние. От него почти ничего не осталось. Каждая струна была порвана, кругом валялись щепки, а упор для подбородка просто отсутствовал.
Совершенно очевидно, здесь не обошлось без слона.
– Я настаиваю на том, чтобы купить вам другую, – заявила леди Данбери.
– О нет, – до странности спокойно ответила Гонория. – Это совсем не обязательно.
– И более того, – совершенно игнорируя ее, продолжила леди Данбери, – это будет Руджери.
Дейзи ахнула.
– Нет, правда, не нужно, – сказала Гонория. Она не могла оторвать глаз от скрипки. Инструмент был разбит совершенно потрясающим образом.
– Я нанесла вам ущерб, – величественно произнесла леди Данбери. Она махнула рукой – жест, предназначенный скорее толпе гостей, чем Гонории. – Я должна все исправить.
– Но Руджери! – воскликнула Дейзи.
– Я знаю, – прижав руку к сердцу, сказала леди Данбери, – они страшно дорогие, но при таких обстоятельствах подойдет только самое лучшее.
– Но вам придется слишком долго ждать, – засопела Дейзи.
– Конечно. Вы уже говорили.
– Шесть месяцев. Возможно, даже год.
– Или даже дольше? – с легким оттенком ликования в голосе спросила леди Данбери.
– Мне больше не нужна скрипка, – сказала Гонория. Действительно не нужна. Она выходит замуж за Маркуса. Она больше никогда не будет играть на концертах.
Конечно, она никому не может сказать об этом. Маркус еще должен сделать ей предложение. Но это пустяк. То, что Маркус его сделает, не вызывает сомнений.
– Пока она может пользоваться моей старой скрипкой, – предложила Дейзи. – Я не возражаю.
И пока леди Данбери спорила с ней, Гонория наклонилась к Айрис и, все еще не отводя взгляда от останков инструмента, сказала:
– Невероятно. Как, по-твоему, она это сделала?
– Не знаю, – ответила не менее озадаченная Айрис. – Здесь нужно нечто большее, чем трость. Думаю, нужен как минимум слон.
Гонория ахнула от радости и наконец оторвалась от созерцания обломков:
– Я подумала точно так же!
Они посмотрели друг на друга и зашлись хохотом, да так, что леди Данбери и Дейзи перестали спорить и посмотрели на них.
– Думаю, у нее истерика, – заключила Дейзи.
– Конечно, простая вы душа, – рявкнула леди Данбери. – Она только что лишилась скрипки.
– Слава Богу, – сказал кто-то с большим чувством.
Гонория огляделась. Она не знала, кем был человек, сказавший это. Модно одетый джентльмен средних лет в сопровождении не менее модно одетой дамы. Он напомнил ей портреты Бо Браммела, самого модного мужчины во времена, когда ее старшие сестры выходили в свет.
– Девушке не нужна скрипка, – добавил он. – Ей нужно связать руки, дабы она никогда больше не могла прикоснуться к инструменту.
Несколько человек захихикали. Остальные явно почувствовали себя неуютно.
Гонория не знала, что делать. Неписаное правило в Лондоне гласило – никогда не издеваться над концертами Смайт-Смитов в их присутствии. Даже обозреватели сплетен никогда не писали, насколько ужасны выступления.
Где же ее мать? Или тетушка Шарлотта? Они слышали? Их это убьет.
– О, ну признайте же, – произнес он, обращаясь к небольшой толпе, образовавшейся вокруг, – разве мы не можем наконец сказать правду? Они ужасны. Они – преступление против вселенной.
Еще несколько человек засмеялись. Тихонько, но все же.
Гонория попыталась открыть рот, сказать хоть что-то в защиту своей семьи. Айрис вцепилась в ее руку, как будто хотела умереть на месте, а Дейзи выглядела просто ошеломленной.
– Умоляю вас, – обратился джентльмен к Гонории, – не принимайте от графини новую скрипку. Никогда даже не прикасайтесь к инструменту.
А потом, слегка улыбнувшись своей спутнице, как будто говоря: «Подожди, послушай, что я скажу дальше», он добавил:
– Вы ужасны. Певчие птицы плачут, слыша вас. Даже я почти расплакался.
– А я, пожалуй, еще и сейчас плачу, – сказала его спутница. Ее глаза вспыхнули, и она ликующе оглядела толпу. Она гордилась своим оскорблением, своей жестокостью.
Гонория сглотнула, сдерживая слезы ярости. Она всегда думала – если кто-то публично оскорбит ее, она ответит с язвительным остроумием. Безукоризненно поставит обидчика на место, с такими стилем и рисовкой, что ее оппоненту останется только сбежать, опустив хвост.
Но теперь, когда настал такой момент, ее как будто парализовало. Она могла только смотреть на обидчика, руки ее тряслись, пока она пыталась сохранить самообладание. Позже она придумает, что могла бы сказать, но сейчас ее ум затуманивало облако ярости. Она не смогла бы составить фразу, даже если бы ей дали полное собрание сочинений Шекспира.
Она услышала, как еще один человек рассмеялся, потом еще один. Он побеждает. Этот ужасный человек, чьего имени она даже не знает, пришел в ее дом, оскорбил ее перед всеми, и он побеждает. Это было неправильно по многим причинам, кроме одной – она действительно ужасно играет на скрипке. Но конечно – конечно, – люди знают, как следует себя вести. Наверняка кто-то встанет на ее защиту.
И тут сквозь приглушенные смешки и шипящий шепот она услышала знакомый стук сапог по паркету. Постепенно, как будто по толпе распространялась волна, все головы повернулись к двери. И они увидели…
Гонория как будто заново влюбилась в него.
Маркус, человек, который всегда предпочитал роль дерева в пантомимах; Маркус, занимавшийся своими делами тихо, не на виду; Маркус, ненавидевший оказываться в центре внимания… Собирался устроить скандал.
