— О, нет, я не собираюсь уезжать прямо сейчас, — поспешно добавил Рольф. — Может быть, в марте или в начале апреля, когда подсохнут дороги. Зимой в тех краях нечего делать.
— Ты уверен, что найдешь то, что ищешь? — робко спросила она.
— О чем ты?
— Ты прекрасно знаешь, о чем. Торговцы рассказывают жуткие истории о том, что натворила на севере армия вашего короля. Опустошено и уничтожено множество деревень. Люди говорят, что если в Англии и возродится мир, то от него будет веять могильным холодом.
Рольф поморщился, когда Эйлит назвала Вильгельма «вашим королем».
— Торговцы всегда преувеличивают, — неуверенно заявил он. — В мятеже участвовал весь север: и шотландцы, и датчане, и английские графы. Королю ничего больше не оставалось, как дать бунтовщикам хороший урок.
Не желая ссориться, Эйлит опустила голову и поцеловала Джулитту в макушку.
— Здесь я не смогу найти нужного коня. Даже если их и не осталось на севере, я должен убедиться в этом сам.
— Поступай, как знаешь, — сухо обронила Эйлит, до глубины души оскорбленная тем, что даже сегодня, в день рождения собственной дочери, сидя здесь, у ее колыбели, Рольф не мог удержаться от разговоров об отъезде. Она вновь ощутила горечь разочарования. Неужели то же самое испытывала и Арлетт, когда муж приезжал к ней лишь на несколько дней, чтобы вновь исчезнуть на одному ему ведомый срок? Неумение ценить то, что имеешь, постоянное стремление к чему-то недосягаемому, находящемуся за горизонтом, каждый раз новым — вот по какому принципу жил Рольф де Бриз.
Сиюминутное счастье и упоение любовью сменилось в душе Эйлит печалью и страхом Перепады в ее сегодняшнем настроении напоминали взлеты и падения сокола, парящего в небе. Повивальная бабка наверняка объяснила бы это нормальным послеродовым состоянием, но Эйлит была уверена, что дело не только в этом.
— Тебе нужно поспать. — Рольф наклонился и нежно прикоснулся губами к ее виску. — Я вернусь и навещу тебя позже.
Эйлит промолчала. Смущенный Рольф с почти мальчишеской прытью вскочил на ноги и, не оборачиваясь, вышел прочь. Он обещал вернуться? Ну что ж, он действительно вернется в один прекрасный день. И только обнаружив очаг потухшим, поймет, что опоздал.
Рольф знал, что увидит израненную, выжженную огнем и мечом землю, но то, что предстало перед его взором, когда он в сопровождении Моджера и восьми помощников пересек Хамбер и направился в Датскую марку, превзошло все ожидания.
Целые деревни были выжжены дотла, домашний скот перерезан, посевы уничтожены. На почерневшей от пожарищ земле вперемешку лежали обуглившиеся скелеты людей и животных. Судя по всему, их некому было предать земле. Немногие оставшиеся в живых, шатаясь от голода и усталости, при виде всадников либо бросались врассыпную, либо долго преследовали их, клянча подаяние. Мстительный Вильгельм обобрал их до нитки. Не осталось ни семян для сева, ни фруктовых деревьев, ни домашних животных, которых можно было зарезать и засолить.
По дороге отряд случайно наткнулся на деревню, выглядевшую относительно неплохо по сравнению с остальными. В ней уцелело большинство домов и строений, но не осталось в живых ни одного мужчины старше пятнадцати лет. Их безжалостно перебили королевские наемники. Месть Вильгельма и в самом деле оказалась страшной: словно он раз и навсегда решил извести со свету беспокойный северный народец.
Моджера мучили ночные кошмары, Рольф то и дело прикасался ко всем трем своим талисманам и молился чаще обычного Он по-прежнему хранил верность королю, но то восхищение, с которым он относился к нему на первых порах, теперь сменилось отвращением. Глядя на умирающих от голода женщин и детей, он не мог не думать об Эйлит и Джулитте. Воображение рисовало ему картины одну страшнее другой. То там, то здесь с наступлением сумерек видел он их изменившиеся до неузнаваемости лица, искаженные злобой губы, шепчущие проклятия.
Тем не менее Рольф продолжал двигаться по направлению к Йорку. Боль и горе, окружавшие его в течение всего пути, сделали начальную цель поездки ничтожной, чуть ли не бессмысленной. Нередко его охватывало желание повернуть назад, но всякий раз он передумывал и решался ехать дальше. Теперь до селения Ульфа оставалось совсем недалеко.
Туманным весенним полднем отряд приблизился к деревне. В бледно-голубом небе тускло светило окруженное расплывчатым ореолом солнце В дорожной грязи отчетливо виднелись отпечатки копыт и человеческие следы. В этот раз навстречу путникам не выбежали ни свиньи, ни пастух Могила с потемневшим идолом Одина заросла молодой крапивой.
Наемники Вильгельма не обошли вниманием деревню Ульфа. Деревянный частокол, ограждавший селение, превратился в головешки и черным кругом выделялся на земле. На месте сожженных строений, среди темных пятен и обломков столбов, теперь стояли новые дома, сложенные из еще зеленых бревен и покрытые свежей соломой.
Первой навстречу Рольфу и его людям попалась женщина, несущая большой кувшин с водой. Ее глаза расширились, но в них не появилось того панического страха, с которым некогда смотрел на приезжих норманнов свинопас Поставив кувшин на землю, она быстро, но грациозно убежала в одну из хижин. Рольф успел узнать в ней Ингу, невестку Ульфа. Спустя несколько минут на пороге, тяжело опираясь на палку, появился сам Ульф. Старик осунулся и постарел, но по-прежнему смотрел гордо и строго.
Рольф спешился.
— Итак, — старик надменно вскинул покрытый серебристой щетиной подбородок и сурово посмотрел на приезжих, — у тебя опять разыгрался инстинкт викинга? Он снова позвал тебя в дорогу? Ты хотел увидеть, отомщены ли твои собратья и сыты ли друзья-вороны?
Рольф тяжело вздохнул.
— Я не испытываю теплых чувств к тем, кто пришел сюда с мечом. И скорблю вместе с вами. Если вы помните, я пытался предупредить вас об опасности.
— Верно, пытался, — как-то отчужденно бросил старик. — Что тебе нужно?
— Жеребец, если они у вас еще есть. Тот, которого я купил в прошлый раз, сломал ногу и не успел покрыть ни одну из кобыл.
— Да, у меня еще есть лошади.
— Вы продадите мне одну?
Ульф изучал Рольфа внимательным, холодным как лед, взглядом. Затем, словно встрепенувшись, он резким жестом указал на хижину. Широкие рукава его рубахи заколыхались, обнажив тяжелые браслеты из бронзы и серебра на запястьях.
— Войди и раздели со мной скромную трапезу. Моя пища скудна, но, в отличие от многих, я, по крайней мере, имею крышу над головой.
Как и в прошлый раз, на стол накрывала Инга. Не поднимая своих зеленовато-карих глаз, она поставила перед каждым из гостей по тарелке. Хлеб был черствым и невкусным, вареная рыба соленой. Откусив маленький кусочек, Моджер поморщился, но, поймав на себе властный взгляд господина, проглотил его и пробормотал что-то вроде слов благодарности.
