— Самые прекрасные в мире волосы, волосы Евы, которая впервые пережила искушение, принадлежат моей Ленор, их у меня отняли. Ты, лесной соловей, мне их вернул.
Алиенора смеется, и все ее горести улетучиваются. Она отправляется искать шишки пинии, чтобы извлечь из них семя, грызет эти маленькие семена, которые так ценятся в кулинарии. Ее пальцы перемазаны растительным соком. Бернарт подметает утоптанный земляной пол их убежища, затем собирает траву для подстилки и строит алтарь из старого чурбана. Белые клематисы, обвитые вокруг оливкового дерева, издают аромат, он срывает цветы и кладет в хижине. Наконец, подходит к Алиеноре и предлагает ей отдохнуть.
Она не возражает, ее страсть обостряется от ожидания. Бернарт берет два куска замечательной сосновой коры, на которых потом вырезает их имена. Оба куска кладет рядом. По старому ирландскому обычаю в праздник друидов Са-майн[168], с которого отсчитывают начало нового года, на табличках пишут стихи, пожелания, прославляют любовь и времена года. Говорят, что эти таблички обладают властью сближать влюбленных, привязывают друг к другу.
— Бог меня простит, что я так тебя люблю, — шепчет он. — Алиенора, хочешь выйти за меня замуж?
У нее пропадает голос. Прежде чем собраться с мыслями, Бернарт берет гирлянду клематисов и обвязывает ее вокруг волос возлюбленной, спуская цветы на плечи.
— Господь, мы умоляем о Твоем снисхождении. Мы связаны священной клятвой и обращаем к Тебе нашу молитву. Алиенора и я, мы, Твои создания, слепленные Тобой из одной и той же глины. Ты предпочел сделать ее королевой, а меня сыном деревенского жителя. Однако мы были созданы друг для друга. Прими нас как супругов в лучший мир, где мы не сможем согрешить перед Тобой.
Почти рыдая, он добавляет:
— Она — сама музыка, а я музыкант. Она любила, была предана, а я люблю ее всю жизнь.
Он протягивает руку Алиеноре, чтобы ее приподнять:
— Хочешь ли ты стать моей тайной супругой?
Она соглашается; Бернарт сплетает два обручальных кольца из ароматных трав, одно из них он надевает ей на палец, а другое королева надевает ему. Затем он долго держит ее в объятиях.
— Я хотела бы принадлежать тебе, — говорит она, — но без брака.
— Пусть будет так, — отвечает Бернарт, — но здесь ты будешь моей.
Он нежно кладет королеву на ложе из пахучих трав и, расшнуровав корсаж, обнажает прекрасное тело, которое столько раз дарило жизнь, покрывает его страстными поцелуями, под которыми женщина трепещет. Он обращается с ней словно с новобрачной, поглотив ее своим телом. Алиенора снова оказывается во власти страсти милого трубадура, который наполнил ее счастьем в темном подземелье в Пуатье. Проснувшись в полдень, влюбленные с сожалением покидают свою хижину. Когда они собираются закрыть за собой дверь, порыв ветра поднимает таблички на импровизированный алтарь и соединяет их. Пораженные любовники переглядываются и снова долго, очень долго обнимают друг друга.
— Алиенора, теперь ты навеки моя, — говорит Бернарт. — Наши судьбы спаяны друг с другом.
Эрменгарда не была за пределами Сории. Ей не позволили войска, перегородившие мост и нанятые королем Арагона, правда скорее готовые предать его, чем следовать за ним. Она оставила их вокруг Терезы де Лара, ожидая, когда вмешается регент, потом внезапно повернула и отправилась искать Алиенору. Она беспокоилась за охрану новобрачных, не нашла свою кузину, но обнаружила ее стражников, которые, в свою очередь, заблудились. Эрменгарда вернулась в Тарасону. Предупредила регента, чтобы он отменил отъезд молодого Альфонса и маленькой Алиеноры. Ей ответили, что семейство де Лара не намерено терпеть, чтобы им руководила женщина. Эрменгарда, оскорбленная, удалилась, нигде не показывалась и ждала возвращения Алиеноры. Та появилась на следующий день жива-здорова, ликующая и жизнерадостная. Эрменгарда находит возможность поговорить с ней наедине, жалуется на бессердечие и грубость де Лара и сообщает о своем намерении вернуться в Нарбонну. Алиенора не может ей помешать.
— Хорошенько выбери охрану для маленькой Алиеноры. К счастью, молодой Альфонс произвел на меня хорошее впечатление. Кастилия, такая прекрасная, была моей неудачей.
Готовая заплакать, она приказывает седлать своего коня. Однако не может уклониться от правил протокола. Ей приходится ехать с двором до Бургоса и вести беседы с архиепископом Бордо, будучи в курсе его недавнего сближения с Раймундом V Тулузским. Но тулузец — и Эрменгарде это известно — недавно совершил добрый поступок, несмотря на двуличие. Во время пребывания в Арле вместе с Барбароссой он согласился на пожертвование в пользу госпиталя Святого Иакова в Иерусалиме в ответ на предложение епископа Вивьера, Раймонда.
— Следите за передвижениями Барбароссы в Арле, дорогая виконтесса. Он мог бы вам навязать нового антипапу, этого Каликста III, которого повсюду таскает с собой после смерти отвратительного Пасхалия III. Вы же соседи… Защищайтесь, — говорит архиепископ.
Эрменгарда лихорадочно обдумывает, о чем она может говорить с прелатами во время обратного путешествия. Бертран де Монто, архиепископ Бордосский, говорит ей о своей мечте, что во время правления Альфонса VIII и маленькой Алиеноры будут строиться монастыри, приюты, лепрозории, а гасконцы заново заселят в Кастилии местности, разоренные после Реконкисты. К своему удивлению, Эрменгарда совсем не скучала в этой почтенной компании.
Легаты прибывают в Сомпорт. Эрменгарда думает о трубадурах, особенно о Пейре. Она дала понять, что нельзя рисковать честью виконтессы. Алиеноре повезло больше. Бернарт верен ей. Не обещал ли он догнать ее? А она, виконтесса Нарбонны, окажется одна: без супруга, без детей, без любовника. Эрменгарда едет верхом с печальными мыслями, словно пилигрим в постный день. И в таком состоянии недалеко от Сомпорта вдруг видит женщину с растрепанными волосами, безумным взглядом, которая бросается наперерез коню. Виконтесса натягивает поводья и переходит к обороне. Но женщина делает умоляющий жест.
— Я знаю, что вы добрая, умоляю вас, спасите моего сына. Они отобрали мой дом, мебель и теперь собираются все сжечь. Мой мальчик приговорен к костру, — заканчивает бедняга; лицо ее искажено ужасом.
— Что он сделал?
— Он отрекся от таинств этой проклятой Церкви.
— Вы считаете это пустяком, женщина? — вмешивается епископ Ажена. — Если ваш сын был приговорен светским судом, он того заслуживает. Был ли он среди еретиков, которые считают дозволенным глумиться над нашей верой?
— Мой сын привык уважать своих соседей. Он не вор и не злоумышленник, он только возмущен действиями вам подобных и грехами, которые поддерживает сама Церковь. Пусть его освободят, пусть очистят от обвинений, предъявленных ему…
