для продажи именно вот таким «купцам».
Германус, в порыве гнева, захотел убить своего работодателя и, спрыгнув за борт, скрыться на суше. Ему хватило ума этого не сделать. На берегу он легко мог бы попасть в лапы все тех же разбойников, и оказаться в числе проданных подобным образом. Ему часто доводилось слышать, как на Сицилии скупали рабов, не задавая лишних вопросов.
«Очень плохая примета начинать дела с обмана! Боги такого не любят», — грубо сказал он купцу.
«О чем ты? Я же говорил, что торгую овцами. Посмотри, как покорно они заходят в трюм», — ответил тот и рассмеялся.
Трое помощников ржали словно лошади, вторя хозяину.
Германус догадался — его самого собираются продать на острове где римские законы ничто. Он начал обдумывать план побега.
На следующий день, ближе к вечеру, они вошли в бухту Неаполя. Причаливать не стали — бросили якорь на рейде рядом с каким-то городком. Работорговец со своими помощниками, дождавшись с берега лодки, отбыли.
Сначала Германус задумал поднять бунт и угнать корабль, освободив невольников. Полтора десятка вооруженных матросов стали причиной от подобного отказаться. Никаких союзников в этом деле у него нет. Он сам по себе. Один, среди недругов. Его даже к гребцам на нижнюю палубу не пускали. Они, наверняка, так же захваченные рабы. Если бы ему удалось их освободить, тогда, вполне возможно, они бы стали на его сторону. Только вот там, внизу, прогуливались еще пятеро надсмотрщиков.
Спал Германус на верхней палубе, подложив себе под голову мешок со своим барахлом.
Среди ночи его разбудил шум. Оказалось — это хозяин судна вернулся с дружками. Они позвали Германуса к себе в палатку, которая располагалась на корме этой же палубы.
Зайдя внутрь, он обнаружил всех четверых пьяными. Ему тоже предложили выпить.
«Я хочу услышать о твоем самом первом бое», — едва выговаривая слова, сказал работорговец.
Все они лежали на тюках с соломой. Один из его помощников уже успел заснуть.
«Да там и рассказывать нечего. Нас, целой толпой, загнали на маленькую арену. Дали нам, какое-никакое оружие, и выпустили разъяренных вепрей. Всех кто выжил — продали в школу гладиаторов в Капуе».
«О! А я знаю там парочку наставников. Привозил для них товар».
Купец осекся после этих слов. Видимо, ему не хотелось обижать бывшего гладиатора и раба.
«Я хочу подружиться с тобой, Германус. В Риме ты знаменитость. Сам император делал ставки на твою победу. Скажи, как так вышло, что Луций, казначей Адриана, наткнулся на нож? И это произошло после твоего боя на арене Флавиев».
«Не знаю, — пожав плечами, ответил бывший гладиатор, — Я лежал без сознания. Потом пришлось заново учиться ходить. Твой нубиец чуть не прикончил меня».
«Да, я выгодно их тогда продал, — с ухмылкой произнес тот, — Эктор, приятель Луция их купил».
Тут Германус понял — его обманули дважды. Работорговец сначала настаивал на долге перед ним, утверждая, что нубийские бойцы принадлежат ему. Теперь вино развязало его язык, и он даже не заметил, как проговорился.
От злости Германус чуть не вскипел, но сдержал себя. Решив, что еще не настало время для мести.
«Мои жеребцы из Каппадокии выиграли тогда два забега из пяти», — продолжал хвалиться купец.
Так, болтая и выдавая себя за пьяного, Германус дождался, пока они все уснут. Последним захрапел работорговец. Подойдя к нему, он взглянул на длинный кинжал, который висел на поясе спящего. Бывший гладиатор потихоньку достал его из ножен. Это было оружие из восточных провинций. В Риме такие носили только иностранцы.
На палубе послышались шаги. Германус застыл в ожидании.
* * *
Путешествие, запланированное Адрианом, началось на следующий день после пира в его дворце. Около трех десятков небольших речных судов отправились вниз по течению Тибра. Для всей свиты места не хватило. Длинная череда телег, в сопровождении преторианцев, выдвинулась из Рима в сторону Остии.
Атилия, оказалась на «женском» корабле. Вместе с ней находилась Сира и все приготовленные вещи. Всего на судне разместили около двадцати пассажирок из императорской семьи.
Самые близкие и знатные плыли на другом корабле, вместе с августой Сабиной. На судне же где находилась Атилия, родственницы, так называемого, второго круга.
Никто из них, на ее удивление, не хотел с ней общаться. Тут вообще все разбились на группки и посторонних в них не допускали. Эта ситуация слегка расстроила Атилию. Радовало, что таким составом они шли лишь до Остии.
В морском порту они пересели в большие триремы. Император расположился на флагманском сексиреме, огромном корабле, с тремя рядами длинных весел. Теперь места хватило всем. Даже несколько военных суден загрузили лошадьми. Больших кораблей оказалось более тридцати. Еще было с полтора десятка либурн, они поменьше, но значительно быстрее остальных судов.
Атилию заселили в один из шатров на корабле супруги Адриана. Здесь ее соседками стали молодые патрицианки со своими служанками. Спали они все на тюфяках сверху покрытых коврами.
В море ее стало сильно тошнить. Казалось, будто все вокруг качает. Ее мутило лишь от упоминания о любой еде. Она совсем ничего не могла есть. Состояние было подавленным, как после отравления несвежей рыбой. К счастью через три дня они вышли на берег в каком-то городе.
Ступив на землю, она по-прежнему все еще ощущала качку. Обретенная твердая почва под ногами давала надежду восстановиться.
Обедать смогла только хлебом. Зато от запаха еды уже не выворачивало.
