Из-за слез, которые Фиона пыталась сдерживать, смотревшие на него глаза были необычайно блестящими.
– Тут дело в другом… Мей не могла сознавать, что она делает. Она никогда не стала бы помогать, не привлеки ее к этому я. – Фиона пожала плечами, и в ее глазах появилась надежда, что Алекс ее понимает. – Ее необходимо было тогда чем-то занять: найти что-то такое, что она восприняла бы как вызов и попыталась преодолеть. Так я тогда думала.
– И ты решила, что головоломки – прекрасное для этого средство. Думала, что дед предлагает тебе невинную забаву, которой вы можете заниматься все вместе. Это же вполне естественно.
Фиона улыбнулась, но лицо ее от этого не стало более радостным.
– Не мне. Меня он терпеть не мог. Он был убежден, что я не способна быть благодарной и не отвечу добром на его щедрость. А вот Мей он время от времени делал маленькие подарки, позволил ей иметь собственный телескоп и давал эти… ну, эти игры. А она их прятала. Скрывала, как маленькую темную тайну, потому что не хотела обидеть меня, потому… потому что…
Фиона вновь затрясла головой, закрыв глаза и нервно заломив руки. Алекс физически ощущал ее страдания, они отзывались болью в груди, трепетом сердца, неприятным ощущением в животе.
– У меня было одно… дело, – начала она объяснять. – Только одно: Мей. Смотреть за ней… стараться, чтобы она была счастлива. И я… Я так сильно навредила ей… Все испортила.
Удивившись сильнейшему чувству протеста, вызванному ее последними словами, Алекс почти оттолкнул ее, удержав, однако, руки в своих.
– Ты что, с ума сошла? Ты навредила и испортила? Как тебе могло это прийти в голову! Да только благодаря тебе она и жила. Это ты оберегала ее, делала так, что она могла ни о чем не думать. Да, Боже правый, ты подарила ей мечты, сделав ее жизнь осмысленной! А если и совершала какие-то ошибки, то только из-за любви к ней.
Фиона сверкнула на него глазами и попыталась убрать руки.
– Ты разве не видел ее там? Ей было так стыдно! Какое я имела право заставить ее чувствовать вину только за то, что она просто хотела иметь семью, как любой другой человек, пусть и пытаясь создать ее с помощью кусочков бумаги и старой вышивки? Как я могла лишить ее этого?
Фиона отвернулась, словно ей было невыносимо смотреть ему в глаза.
– Как мне теперь исправить ошибку, искупить свою вину?
– Искупить? – переспросил Алекс хмурясь. – Что именно? Не твое же отношение к сестре, конечно. И не к тем бумагам. Нет ничего и никого, кто бы мог обвинить тебя в предательстве.
На бледном лице Фионы появилось подобие улыбки.
– Но я сама могу. И подозреваю, что из-за меня погибли люди.
Алекс в отличие от нее знал это наверняка, но сейчас было явно не время обсуждать это. Фиона нуждалась не в объяснении причин, а в искуплении и прощении. Ей необходимо было вернуть себе душевное равновесие, ощутить чью-то поддержку. Ей было нужно, чтобы он обнял ее: Алекс чувствовал это, – и ему больше всего хотелось того же.
Будто какая-то неведомая сила бросила их навстречу друг другу, и они сплелись в объятиях.
То, что он почувствовал, было трудно выразить словами. Ему стало вдруг необыкновенно хорошо, словно, обняв, Фиона вознесла его на небо, а все мучившие его заботы о будущем остались далеко внизу. Он чувствовал, как бьются их сердца, бьются рядом и в унисон, и это было необычайно сладостное ощущение.
Разум напоминал Алексу о многочисленных делах, которые его ждали, причем без отлагательств, но сейчас он не хотел и не мог ни о чем думать. Все стало малозначимым по сравнению с объятиями этой девушки – очаровательной, рассерженной, любимой…
– Если ты во что-то еще веришь, – прошептал он, нежно приподнимая пальцами ее подбородок, – верь! В тех делах, что творились в вашем доме, виноват только ваш дед. С Мей все нормально: ее не в чем упрекнуть, а тебя тем более. Ты делала самое лучшее из того, что могла, – растила младшую сестру.
Фиона наконец улыбнулась по-настоящему:
– Вообще-то Мей старше меня. – Взгляд ее сделался отсутствующим, будто она видела сейчас перед собой не Алекса, а сестру. – Думаю, что Чаффи ее действительно любит.
Фиона вздохнула, и Алекс подумал, что еще ни один звук не вызывал в нем такой жалости, как этот вздох.
– Уверен, что так и есть, – согласился с ней Алекс. – И как ты это переживешь?
Фиона подняла голову и посмотрела ему в глаза.
– Не знаю.
– Но ведь ты, наверное, думала, что когда-нибудь тебе придется жить не только заботами о Мейрид? – попытался он направить ее мысли в нужное русло.
– Нет, никогда не думала об этом, – призналась она, грустно улыбнувшись.
Ответная улыбка Алекса была не такой уверенной, какой могла бы быть всего несколько дней назад.
– А мне все-таки кажется, должна была думать. Особенно после того, что случилось в Эдинбурге.
«Спроси же ее, идиот», – подсказывал ему рассудок, шептало сердце. Но он не мог спросить прямо, потому что считал, что не имеет такого права, что не достоин положительного ответа, пока не восстановит свое честное имя.
Фиона заморгала и сделала попытку уйти, однако он удержал ее.
– Так ты знаешь? Тебе известно про Эдинбург? Я думала, этого не знает никто.
– Твой дед знал. Он и поделился информацией со мной.
Эффект, который произвели эти слова, был поразителен – Фиона обмякла, будто внутри у нее сломался некий до сих пор поддерживавший ее стержень. Казалось, она вот-вот сложится и сползет на землю будто тряпичная кукла. Из ее груди вырвался долгий не то стон, не то выдох. Алексу стало больно и страшно – настолько это было похоже на то, как выходит жизнь из умирающего человека. Ему приходилось наблюдать такое раньше, и он знал, что это означало: Фиона больше не чувствовала в себе сил для борьбы и окончательно сдавалась на милость судьбы. Но Алекс не мог этого допустить.
– Фиона, это ничего не меняет.
Она даже не подняла голову.
– Напротив: все меняет. Мой дед мог бы прекрасно доказать тебе это.
– Вряд ли, после того как я узнал, что он собой представляет.
При последних словах она посмотрела на него и грустно улыбнулась:
– Шантаж? Но ты ведь знаешь, что у меня достаточно грехов – на всю жизнь искупать хватит…
Алекс приблизил ее лицо к своему, не отрывая взгляда от ее глаз.
– Еще раз повторяю: тебе не в чем раскаиваться.
Фиона закрыла глаза и тихо сказала, пожимая плечами:
– Но ты же точно знаешь, что есть в чем.
У Алекса было неприятное ощущение, что, оставаясь в его руках, она отдалялась от него, и он ощутил острую потребность исправить это. Запустив пальцы ей в волосы, он чуть приподнял ее лицо, так что губы их встретились.
Вдохнув легкий аромат мыла, исходящий от ее волос, он коснулся ее губ, жестких и неподатливых, своими и почувствовал вкус кофе и ванили. И уже через мгновение они сделались мягкими и раскрылись, приглашая вглубь, язык с готовностью продвинулся навстречу.