Антуанетта вздрогнула и спрятала покрасневшее лицо на груди господина д'Авриньи.
— Не отрицай, дорогое дитя, — продолжал он. — Эта скрытая любовь всегда была слишком чистой и благородной, чтобы ты краснела за нее. Твое бедное сердце много страдало!
Находясь постоянно в тени, ревнуя и сердясь на себя за эту ревность, ты испытывала муки и угрызения совести от самого святого в мире — от чистой любви.
Ах! Ты очень страдала и не имела ни свидетелей твоей боли, ни того, кому ты могла бы доверить свои слезы, ни того, кто поддержал бы тебя в минуту слабости и крикнул: «Мужайся!» Твое чувство велико и прекрасно!
Но один человек видел все и восхищался твоим стойким героическим молчанием. Это был твой старый дядя, который часто смотрел на тебя со слезами на глазах и вздыхал, открывая тебе свои объятия. И когда Бог призвал твою соперницу (Антуанетта сделала протестующее движение), твою сестру, ты снова считала преступлением любую надежду.
Но Амори страдал, ты с тревогой следила за его мучениями, ты не могла не утешать его всеми силами, ты стала сестрой милосердия его больной души. Потом ты снова увидела его, и твои муки стали еще более жестокими и горькими. Наконец, ты поняла, что он тоже любит тебя, и чтобы устоять в этом последнем испытании и не изменить химере самоотречения и верности мертвым, ты решила пожертвовать своим будущим, отдать его первому встречному, ты выбрала Филиппа, чтобы бежать от Амори. Но, дитя мое, не делая счастливым одного, ты смертельно ранишь сердце другого, не считая своего собственного сердца, которое ты приносишь в жертву, вернее, ты это уже сделала давно.
Но, к счастью, — продолжал господин д'Авриньи, посмотрев на Амори и Антуанетту, — к счастью, я еще здесь, с вами, чтобы помочь вам понять друг друга и не дать вам стать жертвами взаимного обмана, чтобы спасти вас от двойной ошибки, чтобы сказать вам, счастливцам: «Вы любите друг друга! Вы обожаете друг друга!»
Доктор замолчал на мгновение, посмотрел на Амори, сидящего справа, на Антуанетту, сидящую слева. Они были смущены и растеряны, они не решались посмотреть ни на него, ни друг на друга.
— Нет, ангелы мои, не раскаивайтесь в вашей любви, не оскорбляйте священную память той, чью могилу мы видим отсюда.
Там, откуда она сейчас видит нас, исчезают земные страсти и мелкая ревность, ее прощение полнее и чище, чем мое. Я должен сказать вам, Амори, — добавил доктор, понижая голос, — я должен раскрыть вам душу человека, почитаемого вами, — как судью, я вас прощаю так легко из-за моего тщеславия и эгоизма скупца.
Да, меня тоже следует осуждать, потому что я говорю себе гордо, что теперь я один воссоединюсь с моей дочерью, чистой на земле, чистой на небе, что она будет только моей, что я любил ее сильнее.
Это плохо и несправедливо, — продолжал господин д'Авриньи, как бы обращаясь к самому себе и покачивая головой. — Отец стар, влюбленный молод. Я прожил долгую и трудную жизнь, и я пришел к концу моего пути.
Вы очень юные, вы находитесь в начале вашей жизни, у вас в будущем все то, что у меня уже было в прошлом, в вашем возрасте не умирают от любви, ею живут.
Итак, дети, не стыдитесь и не сожалейте, не боритесь против ваших интересов, не подавляйте ваши естественные порывы, не восставайте против Бога! Не проклинайте вашу молодость и силу вашей души. Вы достаточно боролись, страдали, искупали. Идите в будущее, к любви, к счастью. Придите в мои объятия, чтобы от имени Мадлен я мог вас поцеловать и благословить.
Молодые люди опустились на колени у ног старика, он положил руки на их склоненные головы, подняв к небу глаза и улыбаясь. А они, стоя на коленях, тихо и робко разговаривали:
— Вы, действительно, давно меня любили, Антуанетта?
— Значит, ваша любовь не была только мечтой, Амори?
— Посмотрите на мою радость! — воскликнул он.
— Посмотрите на мои слезы! — прошептала она.
В течение нескольких минут слышались только бессвязные слова, произносимые влюбленными, и благословления того, кто собирался умереть, тем, кто должен был жить.
— Пощадите немного мое сердце, дети мои, — сказал доктор. — Теперь я совсем счастлив, потому что оставляю вас счастливыми.
У нас мало времени, особенно у меня; я спешу больше вас.
Вы обвенчаетесь в этом месяце. Я не могу и не хочу покидать Виль-Давре, но я предоставлю господину де Менжи все полномочия, отдам необходимые распоряжения. Думайте только о своей любви.
Но через месяц, Амори, первого августа, вы приедете сюда с вашей женой и посвятите мне весь день, как вы сделали это сегодня…
Амори и Антуанетта покрывали поцелуями руки старика, но в этот момент в прихожей послышался сильный шум, открылась дверь, и старый Жозеф появился в дверях.
— Что там такое? — спросил господин д'Авриньи. — Кто нас беспокоит?
— Сударь, — ответил Жозеф, — какой-то молодой человек приехал в фиакре и очень хочет вас видеть. Он уверяет, что речь идет о счастье мадемуазель Антуанетты. Пьер и Жак едва смогли его удержать, когда он хотел нарушить запрет. А вот и он!
В этот момент Филипп Оврэ, красный и запыхавшийся, ворвался в комнату, поклонился господину д'Авриньи и Антуанетте и протянул руку Амори.
По знаку доктора Жозеф вышел.
— А, это ты, мой бедный Амори, — сказал Филипп, — я очень рад, что ты опередил меня. По крайней мере ты сможешь рассказать господину де Менжи, как Филипп Оврэ исправляет ошибки, которые он имел несчастье совершить.
Молодые люди переглянулись, а Филипп торжественно обратился к доктору:
— Сударь, я прошу у вас прощения за мой небрежный костюм и дырявую шляпу, но при обстоятельствах, что привели меня сюда, я должен был спешить. Сударь, я имею честь просить у вас руки вашей племянницы, мадемуазель Антуанетты де Вальженсез.
— А я, сударь, — ответил доктор, — имею честь пригласить вас на бракосочетание мадемуазель Антуанетты де Вальженсез с графом Амори де Леонвилем, которое состоится в последних числах этого месяца.
Филипп громко, отчаянно, душераздирающе вскрикнул и, не поклонившись, не попрощавшись, не произнеся ни слова, бросился вон из комнаты и, как безумный, вскочил в свой фиакр.
Незадачливый Филипп, как обычно, опоздал на полчаса.
Первого августа Амори и Антуанетта, обосновавшиеся в маленьком особняке на улице Матюрен, увлеклись веселой и милой беседой и забыли, что время идет. Накануне они обвенчались в церкви Сент-Круа-д'Антэн.
— Послушай, дорогой Амори, — сказала Антуанетта, — нужно ехать, скоро пробьет полдень, и дядя ждет нас.
— Он вас больше не ждет, — послышался голос старого Жозефа. — Господин д'Авриньи плохо чувствовал себя последние дни, но он категорически запретил сообщать вам из опасения опечалить вас. Он умер вчера в четыре часа дня.
