– Джеффри ведь знает, так?
Нэн кивнула и едва слышно ответила:
– Да.
Диксон не стал ничего говорить, а подошел и сел рядом с кроватью, понимая, что долго она не протянет. Ему не хотелось, чтобы она умирала в одиночестве, особенно после того, как рассказала ему о последних днях Джорджа.
– Тебя назвали в его честь, в честь моего Робби.
– Я знаю, – негромко сказал он. – Мой дед был великим человеком.
– Не таким уж великим, – возразила Нэн. – Иногда глупым, иногда мудрым. Но он умел жить, а большинство этого не умеет. Ты понимаешь, Диксон.
Перед глазами Диксона возник образ Шарлотты, обнаженной, в кроваво-красной накидке, с дрожащей улыбкой на губах.
– Я думал, что знаю, – мрачно отвечал Диксон, понимая, что в его жизни навсегда останется пустота, которую могла бы заполнить только Шарлотта.
– Не говори глупости, мальчик. – Нэн опустила веки.
Прошел час. Нэн снова открыла глаза.
– Робби, – сказала она и улыбнулась. Диксон понял, что она видит не его, а другого, друга своей юности, любовь всей жизни.
Он просидел у ее кровати еще час, может быть, больше. У этого одра скорби он обрел какой-то странный покой.
Выйдя из башни, он пошел искать старого слугу, который все эти годы был единственным другом покойной.
Услышав новость, Джеффри промолчал, только повесил голову.
– Когда я пришел в замок, – наконец заговорил он, – она была уже старой, а я ведь не юноша, ваше сиятельство. Этого следовало ожидать. – Джеффри покачал головой. – Но без нее уж будет не то.
Диксон внимательно посмотрел на старого слугу:
– В ту ночь ты ведь не ошибся, так?
Джеффри бросил на хозяина взгляд из-под кустистых седых бровей.
– В какую ночь, ваше сиятельство?
– Когда я в первый раз вернулся в Балфурин. Ты назвал меня графом Марком.
– Я не настолько стар, чтобы не узнать вас, ваше сиятельство.
– Так ты уже знал, что случилось с Джорджем?
Джеффри повесил голову:
– Только подозревал.
– Потому ты и хотел, чтобы я искал сокровище?
Диксону показалось, что старик не станет ему отвечать, однако слуга заговорил, голос его звучал хрипло и, казалось, прерывался от волнения.
– Мы думали, что если он найдет сокровище, то уедет отсюда и уже не захочет возвратиться в Балфурин. Он никогда не был привязан к дому. Я подумал так: если вы не найдете сокровище, то, значит, он уже нашел его и где-то болтается. А если найдете его, все будет ясно.
– А сами вы его не искали? – спросил Диксон.
– Я слишком стар, чтобы лазить по горам.
– Джордж мог бы выжить, если бы его вовремя нашли.
Воцарилось молчание. Джеффри поднял на него впалые, слезящиеся глаза.
– Я и так чувствую себя виноватым, ваше сиятельство. Вы небось думаете, почему мы сразу вам все не рассказали? Нам с Нэн было стыдно. Стыдно и больно. Нам придется отправиться к Создателю, зная, что мы частично виноваты в его смерти. Так что ваши упреки ничего не изменят.
Они долго смотрели друг другу в глаза.
– Было бы лучше, если бы ты мне все рассказал, – произнес наконец Диксон.
Джеффри кивнул:
– В прошлое смотреть легче, чем в будущее, милорд.
На это Диксону нечего было возразить. Он вернулся в хозяйские покои и стал укладывать вещи. В голову пришла мысль, что подобный поспешный отъезд выглядит вполне логично: он явился в Балфурин без предупреждения и так же уезжает.
Шарлотта распорядилась, чтобы тело Джорджа похоронили в часовне после отпевания. Она послала записку в Инвернесс известить священника, сообщила всем, кому следовало, и начала свое превращение во вдову графа Марна. Лишь через несколько дней, прощаясь с гостями, которые явились проводить Джорджа в последний путь, она сообразила, что некоторые из них полагают, будто мужчина, присутствовавший на балу, и тот, которого они похоронили, один и тот же человек.
Она не стала их разубеждать.
Когда все было кончено и гости разъехались, Шарлотта велела не заделывать полы в часовне после похорон Джорджа. Вместо этого она приказала похоронить Нэн рядом с дедом своего мужа. Безусловно, такое решение внесло изрядное смятение в ряды прислуги и наверняка вызвало бы гнев многих благородных предков Маккиннонов, имей они возможность его выказать. Теперь их призраки будут вечно ее преследовать.
Будущие поколения будут смотреть на плиты пола и три выбитых на них имени, пытаясь разгадать смысл этого треугольника: дед Джорджа, его жена и его возлюбленная. Пусть гадают. А может быть, они, как она сейчас, будут стоять здесь и думать о жизни, которая растянулась на девяносто два года.
– Говорят, она жила в башне, потому что оттуда видна часовня, – сообщила ей стоящая рядом Мейзи.
Шарлотта взглянула на служанку и отвела глаза. С тех пор как Мэтью уехал, Мейзи вела себя тихо и незаметно, словно искра жизни погасла в ней вместе с его отъездом.
– Она не перестала любить его, даже когда он умер, – продолжала Мейзи. – Тридцать лет.
Шарлотта промолчала. Да и что она могла сказать? Что подобная неумеренность в горе кажется ей чрезмерной? Что жизнь Нэн должна была пройти в радости, а не в печали?
Ей надо было принять решение, но она не чувствовала в себе сил. Теперь Балфурин принадлежал Диксону. Она должна отсюда уехать. Или взять у графа замок в аренду, чтобы в нем продолжала работать школа. Примет ли он ее условия?
«Меня зовут Диксон Роберт Маккиннон. Я кузен Джорджа. Некоторые называют меня безжалостным, и лишь немногие считают добрым».
Шарлотта гнала от себя воспоминания.
Почему она не догадалась?
Он сказал ей, что он – Джордж, и она поверила. Какая же она тупица!
Бедная Шарлотта Маккиннон – даже не может отличить собственного мужа от постороннего. Да она станет притчей во языцех! Шарлотта Маккиннон не узнала сбежавшего мужа!
Шарлотта мотнула головой, пытаясь прогнать мрачные мысли.
Позор! Стыд и позор! В этом все дело. Как она будет смотреть в глаза людям? Все они будут задаваться тем же вопросом. Неужели она не знала?
Нет, не знала.
Она была зачарована человеком, который назвался ее мужем. Человеком, который покинул Балфурин в тот самый день, когда нашли Джорджа.
Она сама попросила его уехать, и он уехал. Не позволила ему говорить, и он промолчал. Ей хотелось побыть одной, и все с уважением отнеслись к этому желанию.
Неужели никто не понимает, что она сама не знает, чего хочет?
– У меня для вас письмо, ваше сиятельство, – сказала Мейзи.
Шарлотта резко обернулась. На миг, краткий, быстротечный миг, она вдруг поверила, что письмо от него, и протянула руку. Но почерк был женским, к тому же знакомым.
– Что с вами, миледи? – встревожилась Мейзи. – Вы нездоровы?
