Питал ли он подлинные чувства к Бруку или смотрел на него как на орудие для достижения своей цели?
– Ваши… другие сыновья, мистер Фергюсон… Сколько им было лет, когда вы их потеряли?
– Что вы сказали? – он неодобрительно надул губы. – Да. Их обоих унесла скарлатина. Одному было семь, а другому всего четыре. Страшный удар. – Корделия поняла, что он не хочет, чтобы ему напоминали об этом.
Одно дело – проявить слабость, когда на него обрушилась болезнь Брука, и другое…
– Простите…
– Мы возлагали особенно большие надежды на старшего, Вогена. Господь странным образом являет волю свою. – Мистер Фергюсон покачал головой. – Ну ладно. Это старые болячки. Нужно смотреть в будущее. Оно светло и прекрасно.
Светло и прекрасно. Отныне ей предстоит стать маткой в улье: ее будут лелеять, оберегать, баловать…
Мистер Фергюсон – сама доброта. Надолго ли? Что, если до него дойдут какие-нибудь слухи? До сих пор ей было все равно… Возможно, Мэссингтон не единственный, кто мог видеть ее со Стивеном. Рано или поздно их ушей коснется сплетня…
Он сама доброта. Смерть Маргарет произошла от естественных причин. Не было никакой особой тайны, ничего такого, что нужно было бы скрывать – их молчание объяснялось естественным нежеланием вспоминать о неприятном, особенно в присутствии второй жены, молодой, впечатлительной женщины…
Вечером заехал Роберт, и они побеседовали. Корделия знала – ему приятно ее общество. Жаль, что врожденная сдержанность мешает ему сходиться с людьми.
Она круто переменила тему разговора:
– Вчера Брук впервые посвятил меня в некоторые подробности смерти Маргарет. До меня доходили слухи, и весьма неприятные, но…
Он покраснел.
– Да, имели место нападки со стороны ее родных.
– Вы не могли бы точно сказать мне, что все-таки произошло?
Роберт устремил на нее проницательные карие глаза. Корделия не отвела взгляда. Он сказал:
– Первая жена Брука страдала бессонницей. Я прописал ей простейшее наркотическое средство и как раз накануне смерти привез коробочку с двадцатью пилюлями. На следующий день нашли только четыре. В ее смерти не было ничего подозрительного, но я счел необходимым привлечь внимание к этому факту. К счастью, вскоре пилюли отыскались, но возникли слухи – из-за нескромности сиделки и благодаря усилиям Дэна Мэссингтона.
Корделия припомнила: когда она впервые увидела Дэна, он был трезв и не высказал никаких особых подозрений. Зато потом при каждой встрече сыпал намеками – в нетрезвом виде.
Она помрачнела.
– Роберт, вы не могли бы по-дружески ответить на один вопрос?
– Все, что в моих силах.
– Дэн Мэссингтон не раз обвинял Фергюсонов в том, что они сделали жизнь Маргарет невыносимой и она от этого умерла. Это правда?
Роберт Берч заложил руку в карман бриджей и поморщился.
– Мне трудно ответить со всей определенностью. Могу лишь высказать свое мнение.
– Прошу вас, выскажите его!
– В малокровии, которое и послужило причиной смерти, они не повинны – никоим образом. Но я был бы бездарнейшим медиком, если бы не сказал вам, что, действительно, состояние души способствовало обострению болезни. В более благоприятной обстановке она прожила бы немного дольше – на полгода, на год…
– Роберт, а почему она была несчастна? Было ли между ней и мистером Фергюсоном что-либо, кроме…
– Кроме взаимной неприязни? Нет, не думаю. Просто… – он запнулся, и Корделия догадалась, что именно ему так трудно выговорить: "Просто она не подарила ему внуков".
– Мне трудно, – продолжал Роберт, – быть предельно откровенным, миссис Фергюсон… Корделия, если вы позволите так себя называть. Я боюсь быть обвиненным в нелояльности. Мистер Фергюсон – человек с сильной волей и тяжелым характером. Чтобы с ним ужиться, нужно быть или совсем слабым и всегда уступать, или, наоборот, сильным, чтобы настоять на своем. Маргарет не принадлежала ни к одному, ни к другому типу.
Корделия поднялась.
– Большое спасибо за откровенность.
Интересно, к какому типу он относил ее самое?
* * *
В пятницу они уехали в Северный Уэльс. Брук не очень-то хорошо себя чувствовал, но был готов исполнить любое ее желание, а Корделией руководило одно паническое стремление – бежать! После первых шагов к отступлению последующие дались ей значительно проще.
По предложению Корделии, они сняли комнату на ферме близ Лландидно. Перед отъездом она написала Стивену не менее дюжины писем – и ни одного не отправила. И вдруг, за полчаса до отъезда, нацарапала коротенькую записку:
"Стивен!
Брук все еще очень слаб и нуждается в моей заботе. Я вышла за него свободно и без принуждения, поэтому мой долг – сдержать слово и остаться с ним.
Это конец, Стивен. Правда, конец. Прошу тебя, не приезжай. Мы были очень счастливы, и я этого никогда не забуду. Но мы оба знаем, что другой путь грозит обернуться несчастьем для нас четверых и для многих других людей.
Прощай, Стивен.
Корделия."
Она измучилась, пока писала, а приехав в Уэльс, чуть не написала новое письмо, в котором отказывалась бы от предыдущего, открывала правду о своем состоянии и обещала последовать за ним куда угодно – по первому зову.
Первые две недели оказались самыми тяжкими. Корделия не раз была на грани истерики. Она постоянно прокручивала в голове сложившуюся ситуацию, глядя на нее то под одним, то под другим углом; внезапно просыпалась среди ночи в ужасе – ей чудилось, что нужно срочно бежать, спасаться, пока ее не разоблачили. Потом она в изнеможении опускалась на подушки, брала себя в руки, а проснувшись, вновь становилась самоотверженной труженицей.
Как ни странно, в это время ее очень поддержал Брук. Он был добр, внимателен и очень неприхотлив. Здоровье его поправлялось, так что вскоре он уже мог сопровождать жену на прогулках.
Иногда наезжал мистер Фергюсон – всякий раз его последующий отъезд приносил им обоим облегчение. Корделия пытливо всматривалась в лицо свекра: нет ли признаков того, что ему все известно?
Наступило Рождество. Оно прошло совсем не так, как в прошлые годы. Ни своего дома, ни хлопот по подготовке званого ужина.
Наконец Корделии удалось достичь хотя бы внешнего спокойствия. В душе она чувствовала себя ничуть не менее несчастной и не более уверенной, чем когда они покинули Гроув-Холл, но огромное напряжение последних месяцев немного отступило.
Вскоре после Нового Года они поехали в Рил. Прошлись по набережной, полюбовались прибоем и зашли в павильон выпить чаю. Только они сели, как Брук воскликнул:
