— И твои видения сбываются? — буравя меня глазами, спросила Елизавета. — Ты ведь гадала для мистера Ди?
Я мешкала с ответом, чувствуя пропасть, разверзающуюся у меня под ногами.
— А кто это сказал?
Принцесса улыбнулась, показав два ряда белых остреньких, как у лисы, зубов.
— Не столь важно, откуда я это узнала. Мне важнее знать, сбываются ли твои предсказания.
— Некоторые сбываются, — вполне честно ответила я. — Но иногда мне не удается узнать то, что для меня очень важно. Важнее всего. Я призываю свой дар, а он молчит. Так что пользы от него немного. Он всего один раз предостерег меня.
— И о чем было это предостережение? — спросила она.
— О смерти матери.
Я сразу же пожалела о сказанном. Мне не хотелось рассказывать о своем прошлом этой сообразительной и смышленой принцессе.
Елизавета смотрела на меня с искренним сочувствием.
— Прости, я не знала, — мягко сказала она. — Наверное, она умерла в Испании? Ты же приехала сюда из Испании?
— Да, в Испании. От чумы.
Сказав это, я сразу же ощутила резкую боль в животе. Так часто бывало, когда я лгала о своей матери. Но я не решалась рассказать Елизавете о кострах инквизиции. Принцесса внимательно разглядывала меня, и мне показалось, что она уловила в моих глазах отблески того страшного костра.
— Еще раз прости меня, — совсем тихо сказала Елизавета. — Девочке тяжело расти без матери.
Я знала: сейчас она думала не о моей, а о своей матери, умершей на плахе и казненной как ведьма, прелюбодейка и шлюха. Потом усилием воли принцесса отогнала мрачные мысли.
— А что вас заставило приехать в Англию?
— У нас здесь дальние родственники. Отец устроил мне помолвку. Нам хотелось начать жизнь заново.
Елизавета покосилась на мои панталоны и снова улыбнулась.
— А как твой суженый относится к таким вот мальчишеским нарядам?
Я слегка надула губы.
— Ему все это не нравится. И мой наряд, и моя служба при дворе.
— А он тебе нравится?
— Как дальний родственник — да. Но не как муж.
— Может, у тебя есть выбор?
— Почти нет, — лаконично ответила я.
— Так у всех женщин, — сказала Елизавета, и в ее голосе я уловила презрение. — Выбирать позволено лишь тем, кто носит панталоны. Правильно, что ты ходишь в них, а не в платье.
— Скоро мне придется с ними расстаться, — вздохнула я. — Я их надела еще почти ребенком, но…
Я вовремя прикусила язык. Нечего откровенничать с этой принцессой, обладающей тюдоровским даром вытягивать из других то, что они вовсе не собирались говорить.
— В твоем возрасте я вообще не представляла, как стану женщиной, — сказала она, будто улавливая мои мысли. — Я не знала, как ею быть. Мне хотелось быть ученой. Вот там я все понимала. У меня был удивительный учитель. Он занимался со мной латынью, греческим и основными европейскими языками. Мне очень хотелось потрафить своему отцу. Я думала: если я стану такой же умной и образованной, как Эдуард, отец будет доволен. Представляешь, я писала ему письма на греческом языке! Больше всего я боялась, что меня выдадут замуж и ушлют далеко от Англии. И потому я усердно училась, чтобы стать образованной дамой, которой позволят остаться при дворе. Когда отец умер, я думала, что всегда буду находиться при дворе: любимая сестра короля, любимая тетка его многочисленных детей. Вместе мы бы завершили дело, начатое нашим отцом.
Она встряхнула головой.
— Пожалуй, я бы не хотела иметь твой дар ясновидения, — сказала Елизавета. — Я бы тогда все знала заранее: смерть моего брата, восхождение Марии на престол и ее попытки разрушить отцовское наследие.
Глаза принцессы блестели от слез. Она вытерла их ладонью. Ее рука слегка дрожала.
— Ханна, ты способна увидеть мое будущее? Скажи, Мария встретит меня как сестру и поверит, что я не участвовала ни в каких заговорах против нее? Ты скажешь ей, что мое сердце чисто и невинно?
— Если она сможет встретить вас по-сестрински, она вас простит.
Я взяла принцессу за руку, но продолжала смотреть на ее внезапно побледневшее лицо. Елизавета уперлась затылком в затейливо вышитую подушку.
— Да, принцесса, королева желала бы стать вашим другом. Я это знаю. Она была бы очень счастлива услышать о вашей невиновности.
Елизавета вырвала руку из моих пальцев.
— Даже если Ватикан вдруг объявил бы меня святой, Мария и тогда не была бы счастлива. И я назову тебе причину. Дело не в том, что я покинула двор, и даже не в моих сомнениях по части ее веры. Дело во вражде между сводными сестрами. Она никогда не простит мне то, что сделали с ее матерью и с нею.
— Ваше высочество, я что-то не понимаю. Вы же значительно младше Марии? При чем тут вы?
— Очень даже при том! Я была любимой дочерью отца, баловнем двора. Мария все это видела. Она ненавидела меня за то, что я была счастливее ее. Знаешь, как я боялась ее в раннем детстве? Она сидела возле моей кроватки, пела мне колыбельную, а мне казалось: вот сейчас она схватит подушку и прижмет мне к лицу. В ней диковинным образом перемешались любовь и ненависть. И менее всего ей хочется видеть при дворе младшую сестру, поскольку сравнение явно не в ее пользу.
Я промолчала: слова Елизаветы были неприкрыто дерзкими, хотя и во многом правильными.
— В глубине души каждый человек верно оценивает себя. Мария понимает: я моложе и красивее ее. К тому же в моем облике видна чистота династии Тюдоров, а не помесь с испанцами.
— Ваше высочество, будьте осторожнее, — сказала я.
Елизавета расхохоталась. (И куда только делась ее болезнь?)
— Я даже знаю, зачем она тебя сюда послала. Заглянуть в мое сердце. Да? Она свято убеждена, что Бог принимает самое деятельное участие в ее жизни. Советует ей, как жить и что делать. Может, оно и так. Но мне думается, ее Бог не торопится наполнять ее жизнь радостью. Представляешь, сколько долгих лет Мария ждала трона? И вдруг — мятеж, охвативший едва ли не всю страну. Она собралась замуж, да только вот жених что-то не торопится сюда ехать, а остается у себя на родине и ласкает не мою сестру, а свою любовницу. Скажи, шутиха, какое будущее ждет мою сестру?
— Ваше высочество, я не могу заглядывать в будущее ни по собственному желанию, ни по желанию других. И мне всегда страшно в него заглядывать.
— Мистер Ди считает, что ты могла бы стать великой провидицей и помочь ему разгадать тайны небес.
Я отвернулась, боясь, как бы на моем лице ненароком не отразилась картина, вдруг всплывшая у меня внутри: темное зеркало и слова о двух королевах, которые будут править Англией. Ребенок и не ребенок, король и не король, королева-девственница, забытая всеми, и другая королева, совсем не девственница. Я помнила все это, но не понимала смысла туманных слов.