Неужели нужно обсуждать и такие подробности?
— Нет, мэм. — Ей нужно защитить Кейта и придумать объяснение. — Из-за обвинений Генри Дрейдейла, которые скоро станут всюду известны, мы с Кейтом решили пока отложить физическое осуществление брачных отношений. Таким образом, ребенок родится позже чем через девять месяцев после свадьбы, и никакая тень его не коснется.
— Оказывается, у него больше здравого смысла, чем я думала, — хмыкнула вдова.
— Тогда, мэм, вы плохо его знаете.
— Дерзкая выскочка! — прищурилась вдова.
— Я графиня Малзард и ваша невестка. Мы можем ладить или нет, мэм, но связаны друг с другом на долгие годы.
Вдова отвела взгляд.
— Почему судьба так жестока?
Пруденс едва не сказала что-то резкое, но увидела, как у пожилой дамы дрогнули губы, и вовремя вспомнила, что свекровь недавно потеряла сына.
— Я вам очень сочувствую, мэм, искренне сочувствую. Ужасно терять детей, даже когда они взрослые. Ни я, ни Кейт не хотим причинить вам боли. Позвольте ему быть хорошим сыном.
Вдова по-прежнему смотрела в сторону.
— Все было просто замечательно. Мы были так счастливы.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Себастьян был прекрасным сыном и достойным графом.
— Кейт именно так и говорил.
— Да? — повернулась к ней вдова.
— Да. Он очень уважал своего брата. Считал его нежным сыном, преданным мужем и любящим, но строгим отцом.
Вдова вытащила платок и вытерла нос.
— Я всегда считала, что Кейтсби обижен на него. И мой муж тоже так думал. Вот почему он настоял, чтобы Кейтсби отправился в армию. Муж считал, что он слишком хочет Кейнингз. Первоначально планировалась Ост-Индская компания, но Кейтсби устроил нелепую шумиху из-за обращения с индийцами, на этом все и кончилось. Он быстро наделал долгов и ударился в весёлую жизнь. Грозила разразиться война, и мы надеялись отправить его за границу.
Пруденс напомнила себе, что упреками ничего не добьешься, и все-таки сказала:
— Он был хорошим офицером.
— Если безрассудные подвиги можно считать достоинством. В конце концов, его выставили из армии, и ему повезло, что дело не обернулось хуже. Поэтому он вернулся сюда и снова учинил неприятности.
— Возможно, он просто приехал навестить родных.
— Тогда почему мы его совершенно не интересовали? Когда умер новорожденный мальчик, мы от Кейтсби никакой весточки не подучили. Даже банального соболезнования.
— Я уверена, что он не получил письма.
— Удобное объяснение. В лучшем случае его это не волновало. В худшем — он отпраздновал это событие.
— Мэм, я знаю, что это неправда. — Пруденс подалась вперед. — Артемис, похоже, верит в худшее. Вы можете донести до нее правду?
— Я не знаю правду!
— Знаете! Вы должны знать, что ваш сын не такой. Должны!
Вдова откинулась на спинку кресла.
— Не говорите со мной таким тоном!
— Я всегда буду защищать Кейта.
— Ну и глупо. Вы знаете, что совсем недавно он в Лондоне ухаживал за другой женщиной?
Пруденс уставилась на нее, боясь слово вымолвить.
— Вижу, что нет. Дочь богатого торговца. Я не вмешивалась. Ему нужны были средства. Думаю, мне надо Бога благодарить, что на меня свалилась не Джорджиана Рамфорд, а всего-навсего дочь библиотекаря.
Опасаясь высказать все, что думает, Пруденс встала и сделала реверанс:
— Хорошего дня, мэм.
Она вышла и в гневе отправилась в свои покои, злясь на бессердечную мать и на горькие новости. Не какая-нибудь утонченная светская леди, а девушка по происхождению ниже ее, но наследница, которая могла принести в Кейнингз деньги вместо проблем.
Из гардеробной вышла Карен.
— Что-нибудь нужно, миледи?
— Нет.
— Черное платье готово, миледи.
Пруденс взглянула на раскинутый на; кровати унылый наряд, и ей захотелось зарычать.
Все идет наперекосяк.
У Кейта идеализированное представление о Кейнингзе, а она видит лишь дом, где блуждает призрак его брата, где каждая стена сочится злобой и недовольством. За этим стоит Артемис, пропитывая все ядом, и вдова с ней заодно.
Этот нелепый образ так живо предстал перед внутренним взором Пруденс, что она рассмеялась. Однако это был печальный смех. Все идет вкривь и вкось, и она понятия не имеет, как это исправить.
В дверь будуара постучали. Карен поспешила открыть и вернулась со словами:
— Ваши остальные сундуки прибыли, миледи!
Остальные?
Но потом Пруденс вспомнила о Перри.
— Ах да. Пусть их поднимут сюда.
Это теперь не важно, но она рада всему, что может облегчить ситуацию.
Сундуков было два, и от их вида настроение Пруденс несколько улучшилось. Что в них? Она открыла первый и вытащила зеленое платье. У него такой вид, будто несколько лет назад оно было очень модным и любимым и сохранено из-за его удобства. Обнаружились еще подобные наряды, но ничего, подходящего для траура. Карен развешивала их в шкафу, довольная тем, что он начинает заполняться.
Пруденс задавалась вопросом, подойдут ли ей платья, но подозревала, что если за дело взялся Перегрин Перрьям, то непременно подойдут. В сундуке нашлось несколько пар чулок, в том числе и шелковые, почти такие же качественные, как те, что она испортила, и две заштопанные пары, демонстрирующие ее бережливость. Кончилось тем, что Пруденс захихикала над всей этой чепухой, и Карен поинтересовалась, в чем причина.
— Просто замечательно снова получить свои вещи.
На дне лежали книги и тщательно упакованные предметы из фарфора и стекла. Пруденс развернула длинный сверток и увидела, что это классическая мужская скульптура.
— Боже правый! — воскликнула Карен. — Совсем как бесстыжие статуи в холле.
— Да, но эта…
— Ох, милорд!
Пруденс быстро подняла глаза. Кейт.
— Я слышал, привезли твои вещи.
Пруденс внимательно присматривалась к нему. Похоже, он не сердится.
— Как видишь. Карен, ты пока свободна.
Как только горничная вышла, Пруденс сказала:
— Кейт, прости, что ввела тебя в заблуждение относительно Блайдби.
— Жалею, что ты не была честной, но только потому, что это облегчило бы твою дорогу.
— Которая сейчас стала более каменистой. В письме, которое получила Артемис, сказано об обвинении Дрейдейла.
— Проклятие!
— Кейт… я… мне пришлось сказать кое-что, чтобы облегчить тревогу твоей матери. Я… я сказала, что мы решили отложить физическое осуществление брака.
— И каков был ее ответ?
Пруденс не собиралась ему говорить.
— Я объяснила, что мы пока воздерживаемся, дабы никакие подозрения не коснулись нашего первого ребенка. И я думаю, это правильно. Что нам следует… Или не следует… Ох, прости!..
