— А я нет, — ответила я, ибо все еще была слаба и с ужасом думала о том времени, когда все заботы о ребенке лягут на мои плечи.
Нэд как-то странно посмотрел на меня.
— Хочешь, я тебе скажу, почему ты против.
Я сказала, что это ясно без всяких объяснений.
— Нет, не ясно, — сказал Нэд, и лицо его вспыхнуло. — Но крайней мере постороннему человеку. Мне, конечно, все ясно.
Все, что он потом сказал, поразило и ошеломило меня. Как бы мы ни знали человека, мы никогда не угадаем, какую странную обиду он может носить в себе, какие пытки терпит, терзаемый подозрением. Иногда трудно понять, что толкает человека на разрушения, пока все, что накопилось в нем, не прорвется наружу в неосторожных словах, выдавая его с головой и бесповоротно изменяя наше представление о нем. Нэд заявил мне, что отлично понимает, почему я уклоняюсь от близости с ним. Потому что няньке противна сама мысль о близких отношениях между мужчиной и женщиной, она ненавидит ее и всем своим существом восстает против нее. С присущей мне чрезмерной деликатностью — по отношению к другим, но не к нему — я не соглашусь быть ему женой, пока нянька в доме. Он уверен в этом и читает это по моим глазам.
— Но не прошло еще и пяти недель! — запротестовала я. Я не знала, как еще оградить себя от этих чудовищных обвинений.
Нэд казался чужим, внушающим страх человеком.
— Но это еще не все, — сказал он. — Ты сама прекрасно знаешь.
Заплакал ребенок.
— Пусть его. Он орет, чтобы привлечь внимание. Ты обязана выслушать меня до конца.
Но я прошла мимо него в маленькую детскую и закрыла за собой дверь.
— Хорошо же! — выкрикнул он мне вслед.
Я слышала, как он подошел к телефону и набрал номер. Он с кем-то недолго беседовал, но я не слышала о чем: мне был слышен лишь его смех.
Он вернулся к этому разговору только после ужина, когда нянька ушла кое-что постирать для ребенка.
— Поскольку я тебе не нужен, я не собираюсь сидеть дома, как привязанный. Я ухожу и вернусь поздно. Не жди меня.
Я не спросила, куда он идет. Я решила, что ему хочется выпить с Гаррисом или еще с кем-нибудь из друзей. Но в эту ночь Нэд не вернулся домой. Я просыпалась каждый час, зажигала свет и смотрела на часы. В шесть нянька, как обычно, принесла мне ребенка и спросила грубоватым голосом:
— Одна?
Я сказала, что мой муж уехал по делам на сутки.
— Неужели? Что ж, нам всегда лучше без них, со всеми их приездами, отъездами, настроениями, капризами. Я завидую, что у вас такой чудесный ребенок, миссис Скелтон, но как подумаю, что вам пришлось вытерпеть ради этого!
— О, это было не так уж страшно, — сказала я, думая, что она говорит о родах.
— Нет, я не об этом, — сказала нянька с какой-то сладострастной мрачностью. — Я имею в виду кое-что другое.
Она следила за тем, как я кормлю Марка.
— Меня не так-то просто провести, миссис Скелтон, и я настаиваю, чтобы вы поговорили с врачом относительно прикорма. Наш малыш не набирает в весе, как положено, и, по-моему, это потому, что вы слишком нервничаете. Правда, у вас есть все основания для этого.
Малыш вдруг бросил грудь и залился плачем. Между мной и нянькой произошла короткая, недостойная стычка, когда каждая из нас пыталась заставить ребенка взять грудь. Наконец нянька схватила его за круглую макушку и попыталась привинтить к соску, как привинчивают пробку к бутылке.
— В каком вы состоянии сегодня? Вы думаете, это полезно малышу? Вы должны быть совершенно спокойны, когда кормите, невозмутимы, как кочан капусты. А посмотрите на себя!
В течение часа мы безуспешно пытались что-либо сделать. В конце концов я совсем обессилела; голова у меня раскалывалась от боли.
Нянька унесла ребенка, чтобы взвесить, и, торжествуя, сообщила:
— Две унции! Вот и все, что он съел. Я покормлю его сама, бедного крошку, я не позволю, чтобы мой Пакетик голодал.
Я подумала, засыпая: как странно ни о ком не думать, ни о Марке, ни о Нэде.
Я проснулась с сознанием, что что-то случилось. Я тут же вспомнила беспокойную ночь, исчезновение Нэда, мучительные попытки накормить ребенка. Головная боль не прошла.
— У вас ужасный вид, — сказала нянька, подавая мне чай в постель. — Не знаю, поправитесь ли вы к концу той недели, когда кончается мой срок. Вам необходима постоянная нянька, вот что.
Я сказала, что нам это не по средствам.
— Все равно, даже если и не по средствам. Это совершенно необходимо, — сказала она, а затем добавила строго: — Оставайтесь-ка в постели сегодня все утро.
У нее было доброе сердце, и она догадалась, что я не знаю, где Нэд, и беспокоюсь о нем. Она старалась, как умела, утешить меня.
Я лежала в тихой спальне, следя, как оранжевые лучи зимнего солнца совершают свой путь по стене. С неба спустился полог прозрачного, как кисея, шафранового тумана. Был тихий, неприметный, словно застывший во времени, день. Впервые за весь год я попыталась писать стихи. Я написала шесть строк без рифмы, и, когда прочла их, они мне понравились. Но спустя полчаса они уже показались бездарной, неискренней писаниной. Однако я не смогла уничтожить их и спрятала в пустой ящичек для папирос, который стоял на моем ночном столике. В первые дни замужества я мечтала, что этот ящик будет всегда доверху наполнен папиросами, однако теперь он служил хранилищем для случайной запонки, приколок для волос и квитанций из прачечной.
Нянька ушла, чтобы сделать по моей просьбе кое-какие покупки.
Я позвонила Нэду в контору.
— Где ты был? — не выдержав, набросилась я на него.
Он помолчал, затем сказал:
— Так кое-где, ничего интересного.
— Ты должен сказать мне. Я беспокоилась.
— Напрасно. Я не маленький. Я же сказал, что приду поздно. Просто я не смог выбраться.
— Где ты провел ночь?
— Так, нигде особенно. — В голосе его было упрямство и нарочитое спокойствие человека, твердо владеющего собой.
Я гневно упрекнула его в том, что он оставляет меня одну: я беспокоилась, я испугалась. Что бы он подумал, если бы это сделала я?
— Ты — это совсем другое дело.
— Почему?
— Я не могу сейчас разговаривать. У нас много работы. Приду, как обычно.
Но когда он пришел, мы не смогли поговорить, ибо нянька ни на минуту не оставляла нас одних.
За ужином Нэд был молчалив, вежлив, даже старался быть внимательным.
Я ничего не ела.
— Если вы не перестанете вести себя так, миссис Скелтон, это не принесет пользы нашему малышу, — сказала нянька. — Ваша жена слишком беспокойная особа, — многозначительно обратилась она к Нэду. — И люди, которые желают ей добра, должны сделать так, чтобы у нее не было причин для беспокойства. Они обязаны подумать об этом.
