Джереми командовал и сам задавал темп, управляясь с винтовкой.
– Заряжай! Пли!
Леонард, Ройстон, Саймон, Стивен, Джереми – пятеро мушкетеров. Джереми краем глаза наблюдал, как они четкими, слаженными движениями поднимали свои «мартини-генри», а потом над полем гремело:
– Заряжай! Пли!
Одна за другой расходились от каре смертоносные волны.
А потом британцы снова тронулись с места. Шаг. Еще один. Стой. Заряжай. Пли. Марш. Сквозь пыль и дым, затрудняющий видимость. Стой. Заряжай. Пли. Марш. Полторы мили до Абу Клеа – час пути. Стой. Заряжай. Пли. Марш. Самый длинный час в их жизни, маленькая вечность.
До белых и зеленых флагов оставалось пять сотен ярдов. Пять сотен ярдов до неприятельского лагеря.
– Ля-иляха-илля-лях-ва-мохаммед-расул-алла!
Словно черти из преисподней выскочили дервиши из спрятанного за кустами ущелья. Их были сотни, тысячи, и они кричали, орали, вопили…
– Ля-иляха-илля-лях-ва-мохаммед-расул-алла!
Они обрушились как ураган. На солдат, штыки, дула орудий…
Они протыкали копьями одетые в серое тела, рубились саблями, мечами и топорами. Разом смолкли тяжелые орудия Гарднера. Крики командиров мешались со стонами раненых.
«Каре! Каре разбито! Они атаковали нас!» – пронеслось в голове Джереми. Или он все-таки закричал?
На равнине крутился водоворот тел, одетых в серое и белое, иногда мелькали цветные пятна и черные лохматые головы. Словно молнии блистали смертоносные клинки. Верблюды ревели, били копытами и падали, сраженные, погребая под собой людей.
Джереми бегал между своими людьми. Помогал, если «мартини-генри» перегревалась или в нее попадал песок. Когда же неполадку устранить не удавалось, приказывал пустить в ход штык. Внезапно Джереми встретился глазами с Фредди Хаймором. Но здесь, в Абу Клеа, у него был один враг. И он носил белое, а не серое.
Все больше винтовок выходило из строя, все больше штыков, размягчаясь на солнце, застревало в телах, наткнувшись на твердое препятствие. Борьба становилась все отчаянней. Попал. Пять секунд. Джереми сорвал с себя и отбросил в сторону ставший бесполезным шлем. В такой давке на мгновенье потерять сознание все равно что быть убитым. Дервиш. Джереми прицелился и выстрелил. Попал. Пять секунд. Люди, среди которых были и его приятели, расплывались в цветные пятна и полосы. Золотой – это Леонард. Он уже отбросил свою «мартини-генри» и орудует саблей. Большой и темный – Ройстон. Он все еще стреляет. Целится и стреляет. Попал. Пять секунд.
Краешком глаза Данверс поймал вытянутую, красновато-бурую фигуру Стивена. Тот как раз всаживал кинок в туловище дервиша.
Саймон. Где Саймон?
На мгновенье Джереми остановился, ища глазами Саймона. Он увидел его в двадцати-тридцати шагах, занятого своей винтовкой, тоже, похоже, вышедшей из строя из-за жары и песка. Саймон не видел, как к нему приближается дервиш с обнаженным клинком в руке.
– Саймон! Бросай ее, возьми револьвер или саблю!
Как ни малы были шансы докричаться, Джереми это удалось, Саймон отбросил винтовку и схватился за клинок. Джереми прицелился в дервиша и выстрелил. Легкий щелчок – больше ничего.
– Лен! Рой! Прикройте меня! – услышал Джереми собственный голос.
Он чувствовал присутствие Лена, хотя не спускал глаз с Саймона, вытаскивая револьвер, обнажая саблю и прорубая просеку в толпе дервишей.
Клинок блеснул и обрушился на Саймона. Кровь залила предплечье. Джереми поймал его взгляд.
Я иду, Саймон, я иду. Джереми нажал на курок револьвера, и дервиш упал. Мы с тобой, Саймон. Лен и я. Еще пара шагов. Джереми перескочил через лежавшее на земле тело, как вдруг воздух завибрировал и на его лицо пала тень. Словно черная птица ударила его крылом. Слишком быстро, чтобы Джереми успел увернуться. В голове что-то взорвалось, рассыпавшись снопом искр. Боль молнией пронзила мозг. А потом, словно свеча, которую задули, угасло сознание, и Джереми погрузился в темноту.
Стивен ловко увернулся от сабли, но наткнулся на копье. Он зашатался, словно натянутые до предела мускулы вдруг лопнули, и повалился навзничь на что-то твердое и острое. Адская боль на мгновенье поразила тело. А потом сверкнул металл, и Стивена накрыла огромная черная тень. Это был Ройстон, только что зарубивший дервиша. А потом еще одного, и еще…
Сабля словно хлестнула Саймона по спине. Он застонал и повалился на колени, обливаясь теплой кровью. Краем глаза он успел увидеть, как к нему пробивался Леонард. Но это не Лен позвал его. Саймон, я здесь! Саймон заморгал, он старался не смотреть на свою раненую руку, которую прижимал к окровавленной груди. Она болела, словно охваченная огнем. Я здесь, Саймон!
Его глаза расширились и удивленно заблестели. Ада. Несколько мгновений она стояла там, на крохотной зеленой полянке посреди поля боя, а вокруг свистели пули и сверкали клинки. Она была в простом летнем платье, с распущенными по плечам волосами, которые блестели на солнце. В ее глазах, похожих на две большие темные вишни, застыло удивление или даже вопрос. А потом она улыбнулась, показав щелку между передними зубами, подобрала юбку и побежала между мужчинами, ведущими свою смертельную игру, прямо к нему. Нет, Ада! Оставайся там! Здесь слишком опасно! Но она приближалась, почти не касаясь земли, и Саймон уже слышал ее звонкий, заливистый смех. Я не уйду, Саймон, я останусь с тобой!
Ада, любимая…
Больше Саймон не чувствовал ни страха, ни боли.
Он не видел копья, которое вошло ему в спину и, расколов ребра, словно сухое дерево, разорвало сердце.
Битва при Абу Клеа длилась меньше четверти часа. А потом пыль улеглась и пороховые облака рассеялись. Тысячи мертвых сторонников Махди остались лежать на пропитанном кровью поле, столько же англичан. Они дорого заплатили за свою победу. Лучшие из лучших. Гордость армии.
Слишком мало времени оставалось на то, чтобы похоронить и оплакать павших и унести с поля раненых. Еще меньше – чтобы найти пропавших без вести. Еще меньше – чтобы добраться до источника, к солоноватой воде которого они припали только через час.
Но меньше всего времени оставалось у Хартума.
В черной ночи небытия затеплилась искорка сознания. Она мерцала, разгоралась и становилась все ярче. Когда она стала достаточно сильной, чтобы осветить обрывки воспоминаний, голова загудела и запульсировала от боли. Вспышки выстрелов. Рев битвы и стоны раненых. Сверкающие клинки и наконечники копий. Саймон. Лен. Ройстон. Стиви. Кровь, везде кровь. Язык во рту, как прилипший к нёбу кусок сухого дерева. Я не могу дышать. Что это давит на грудь, прижимая тело к земле? Он с трудом открыл веки, но увидел только темноту. На мгновенье сердце остановилось. Я погребен заживо. Под руками только песок и гравий. Что это? Ткань, а под ней что-то мягкое, потом твердое, гладкое… Конечности. Тела. Мертвые тела. Меня похоронили заживо.
