Джейми спустился с платформы и какое-то время стоял, сложившись пополам и выхаркивая свои легкие. С ног до головы его покрывала маслянистая сажа, на руки и одежду налипла смола. Дым ослепил его глаза слезились, и слезы оставляли бороздки на закопченных щеках.
Бросив хранителю костра несколько монет, я взяла Джейми за руку и повела его, ослепшего и задыхающегося, прочь из долины смерти. Под пальмами он упал на колени, и его вырвало.
— Не трогай меня, — прохрипел Джейми, когда я попыталась ему помочь.
Его вырвало еще раз, и еще, и еще. Наконец он с усилием поднялся на ноги.
— Не трогай меня, — повторил он охрипшим от дыма и рвоты, каким-то незнакомым голосом, подошел к краю пристани, скинул камзол, разулся и, не снимая остальной грязной одежды, прыгнул в воду.
Выждав несколько мгновений, я наклонилась и подобрала камзол и башмаки, осторожно держа их перед собой на вытянутых руках. Во внутреннем кармане камзола обрисовывался плотный прямоугольник — пачка фотографий Брианны.
Джейми выбрался из воды, отряхиваясь. Смоляные пятна кое-где остались, но от сажи и запаха гари избавиться в основном удалось. Он сел на причал, тяжело дыша, и уронил руки на колени. С борта «Артемиды» на нас смотрели любопытные лица.
Не зная, что еще делать, я наклонилась и положила руку ему на плечо. Он, не поднимая головы, пожал мою ладонь и произнес приглушенным, дребезжащим, чужим голосом:
— Его там не было.
Прохладный, освежающий ветерок шевелил влажные пряди, лежащие на его плечах. Я оглянулась назад: поднимающийся над маленькой долиной дымок, загустевший и потемневший, стал дрейфовать над морем. Ветер сносил пепел мертвых рабов в направлении их родины, Африки.
— Джейми, я не могу владеть живым человеком! — заявила я, уныло глядя на освещенные масляной лампой бумаги. — Просто не могу, вот и весь сказ!
— Вообще-то, англичаночка, я склонен с тобой согласиться, — откликнулся Джейми, присаживаясь на койку рядом, чтобы иметь возможность читать купчую через мое плечо.
Он запустил пальцы в волосы и нахмурился.
— Мы могли бы освободить его, это кажется самым справедливым и правильным, но если мы так сделаем, что будет с ним потом? — Джейми прищурился, читая написанное в бумагах. — По-английски и по-французски он говорит еле-еле. Если мы отпустим его на все четыре стороны и даже дадим на первое время денег, сможет ли он жить сам по себе?
Я задумчиво надкусила сырную булочку, испеченную Мерфи. Она была недурна, но в совокупности с чадом горящего лампадного масла и всепроникающим едким запахом гуано аромат сырной начинки воспринимался насколько странно.
— Не знаю, — призналась я. — Лоренц говорил, что на Эспаньоле немало свободных чернокожих. Уйма креолов, полукровок живут собственным трудом. Надо думать, и на Ямайке тоже…
Джейми покачал головой и потянулся к подносу за булочкой.
— Вряд ли это наш случай. Да, конечно, там есть некоторое количество чернокожих, самостоятельно зарабатывающих на жизнь, но все это люди, имеющие какие-то навыки: портнихи, рыбаки, кто угодно. Я малость потолковал с этим Темерером: до увечья он был рубщиком сахарного тростника и никаким другим ремеслом не владеет.
Я положила булочку, едва надкусив, и с несчастным видом уставилась на бумаги. Сама мысль о том, чтобы оказаться в числе рабовладельцев, внушала мне ужас и отвращение, но я начинала понимать, что избавиться от свалившейся на меня ответственности не так-то просто.
Этого человека привезли с побережья Гвинеи пять лет назад. Моим первым порывом было вернуть беднягу домой, однако по здравом размышлении неосуществимость такого замысла становилась очевидной. Даже сумей мы найти корабль, чтобы доставить его к берегам Африки, его, скорее всего, снова обратили бы в рабство, если не на борту этого самого корабля, то уж точно в первом же порту Западной Африки.
Одинокий, однорукий, невежественный, он был совершенно беззащитен. И даже случись ему каким-то чудом добраться до Африки и не попасть в руки ни европейских, ни африканских работорговцев, ему все равно не удалось бы вернуться в родное селение. А если бы и вернулся, соплеменники убили бы его или выгнали, потому что сочли бы опасным духом. Так сказал мне Лоренц.
— Ты не думала о том, чтобы продать его? — осторожно спросил Джейми, подняв бровь. — Кому-то, насчет кого мы будем уверены, что он станет хорошо с ним обращаться?
Я потерла двумя пальцами лоб между бровей, пытаясь избавиться от усиливающейся головной боли.
— Не вижу, чем это лучше, — возразила я. — Может быть, даже хуже, потому что откуда нам знать, как новые хозяева с ним обойдутся.
Джейми вздохнул. Большую часть дня он провел в вонючем трюме, готовя с Фергюсом опись груза к нашему прибытию на Ямайку, и смертельно устал.
— Ага, понимаю, — сказал он. — Только вот не думаю, что отпустить его на все четыре стороны, позволив умереть с голоду, будет добродетельным поступком.
— И то правда.
«Лучше бы мне вообще никогда не видеть этого однорукого раба!» — невольно возникло у меня не слишком милосердное желание. Это и впрямь было бы облегчением. Для меня, но не для него.
Джейми поднялся с койки, потянулся, опершись о стол и разминая затекшие плечи, а потом наклонился и поцеловал меня между бровями.
— Не переживай, англичаночка. Я поговорю с управляющим Джаредовой плантации — возможно, он подыщет для малого подходящее занятие или…
Его прервал донесшийся сверху крик.
— Аврал! Свистать всех наверх! Слева по борту! Тревога!
За встревоженными возгласами вахтенного последовали крики и топот: команда выбегала на палубу. Крики умножились, последовал толчок, словно «Артемида» резко дала задний ход.
— Да что, во имя Господа… — начал было Джейми, но его слова потонули в грохоте и треске.
Каюта заходила ходуном, он повалился на бок, табурет вывернулся из-под меня, и я оказалась на полу. Масляная лампа при толчке не удержалась в консоли и тоже свалилась, к счастью, потухнув при падении. Каюта погрузилась во тьму.
— Англичаночка! С тобой все в порядке? — донесся из ближнего сумрака встревоженный голос Джейми.
— Вроде бы, — ответила я, выбираясь из-под стола. — А что случилось? Мы с кем-то столкнулись?
Не теряя времени, чтобы ответить хоть на один из этих вопросов, он добрался до двери, открыл ее, и с палубы донеслись топот и крики, порой перемежавшиеся резкими хлопками выстрелов из ручного огнестрельного оружия.
— Пираты! — кратко сообщил он. — Пошли на абордаж.
