Это было неправдой, но мне хотелось увидеть его реакцию. Пальцы Дэвида больно впились мне в плечо.
– Мое отношение к другим мужчинам в твоей жизни осталось прежним, Элизабет, но у меня нет иного выбора. Пока ты не связана, у меня есть надежда. Бог знает, когда это случится, но я обязательно вернусь и тогда поставлю на кон свою любовь, чтобы выиграть тебя у любого другого мужчины, потому что я люблю тебя больше, чем он, и нужна ты мне больше, чем ему.
Он вновь притянул меня к себе, и я покорно прильнула к его груди.
– Я не выйду замуж за Спейхауза, – тихо пообещала я, – если ты не хочешь этого.
Он со вздохом облегчения припал к моим губам.
– Не знаю, чем я заслужил у судьбы такое прекрасное создание, как ты, любимая моя. Простила ли ты меня за те страдания, которые я тебе причинил? Сам я никогда не прощу себе этого – Бог тому свидетель! Наступит время, и я попытаюсь заставить тебя забыть о пережитом. Клянусь тебе.
– Что ж, теперь мне есть, чего ждать от жизни, не так ли? – улыбнулась я сквозь слезы.
До его отъезда оставались считанные минуты, и оба мы почти лишились дара речи. Дэвид крепко сжал меня в объятиях и зарылся лицом в мои волосы.
– Я не буду писать тебе, – отрывисто произнес он наконец. – Рука моя неспособна передать бумаге то, что я чувствую при одной мысли о тебе. Письма доставляют больше мучений, чем радости, когда наконец приходят из такой дали, а тем более, когда не доходят. Но после возвращения я непременно разыщу тебя, где бы ты ни была. Жди меня, любимая. Обязательно жди.
Подарив мне прощальный поцелуй, исполненный боли, он уехал.
До сих пор не знаю, как мне удалось пережить следующие несколько дней. Наверное, только вера в странный дар, которым была наделена Марта, поддержала во мне силы.
– Правда ли, что он вернется? – спросила я ее, выплакав все слезы.
– Вернется, если вы постараетесь, – ответила она, как всегда, туманно. – Так должно быть вопреки смерти.
Больше я не вытянула из нее ни слова.
Наступило время ожиданий и тревожных раздумий о том, как же быть со Спейхаузом. Тревоги эти разрешились непредвиденным путем. Дэвид, наверное, как раз высаживался с корабля где-нибудь в Вест-Индии, когда до меня дошло известие о том, что в начале мая Эдгар заболел малярией и вскоре после этого скончался. Таким образом, его прекрасным пожеланиям не дано было свершиться и Спейхауз отходил к дальнему родственнику. Теперь было впору задуматься, что в скором времени произойдет со мной и действительно ли обеспечено будущее Артура, как мне казалось до недавней поры.
Я неспособна была скорбеть по Спейхаузу – настолько невыразительной была его личность. Этот человек и при жизни не вызывал у меня особых эмоций, а потому смерть его оставила меня равнодушной. Что же касается обмана, которым я затуманила ему голову, то в данном случае мое поведение казалось мне вполне оправданным. Будучи обманут, он получил счастья и радости больше, чем во всей своей прежней жизни. Наверное, судьба была благосклонна к нему, поскольку уберегла его от крушения надежд на брак со мной, а возможно, и от еще больших разочарований, связанных с Артуром или, хуже того, отцом Артура.
В конце концов, как ни печально это признавать, смерть Эдгара явилась для всех нас благом. Мне лишь оставалось от всей души надеяться, что малярия не слишком заразна, поскольку мой любимый находился сейчас в тех же гиблых местах, что и Спейхауз.
Адвокаты Спейхауза не замедлили явиться к нам, и с помощью Джереми, который присутствовал при сем в качестве переводчика с юридического жаргона, я выяснила, что за будущее моего сына можно не беспокоиться. Все личное состояние Эдгара переходило к Артуру и помещалось под опеку, которая должна была продолжаться до достижения им двадцатипятилетнего возраста. Опекунами назначались адвокаты, кузен Эдгара, который одновременно выступал в роли наследника родового поместья, и я. После умершего оставались еще три фермы в окрестностях Спейхауза и особняк Доуэр-хауз, который примыкал к поместью, но не считался родовым имуществом.
Ожидая скорого заключения брака со мной, Эдгар, конечно же, ни словом не упомянул в своем завещании обо мне. Адвокаты, однако, пришли к единодушному мнению, что я, будучи матерью и юридическим опекуном ребенка, должна получать ежегодно 1600 фунтов из доходов от имения на содержание сына и его жилища. Со временем из тех же доходов должны были оплачиваться издержки на его образование и врачебную помощь.
Адвокаты также сошлись во мнении о том, что, пока ребенок находится в младенческом возрасте, я могу жить, где пожелаю. Вместе с тем они настоятельно рекомендовали мне перевезти сына, как только он достигнет сознательного возраста, в Доуэр-хауз, чтобы воспитывать его в обстановке дома, хозяином которого ему со временем предстояло стать. Я не возражала против этого, однако, давая согласие перебраться в особняк, еще не могла предвидеть, какие причудливые повороты судьбы ожидают меня там.
Они ушли, оставив меня с ребенком, у которого, как предполагалось, больше не было отца. Я вошла в детскую, чтобы взглянуть, как чувствует себя молодой наследник. Лежа с довольным видом, он сосал кулачок, глядя на меня глазами Дэвида и не подозревая в своей невинности, какая ноша ложится на его крохотные плечики. С тяжелым сердцем я повернула к себе портрет Спейхауза, висевший до сих пор лицом к стене, как оставил его, уезжая, Дэвид. Мне вдруг стало ясно, что, как бы то ни было, Артуру придется признать отцом этого высокого бледного человека, который и после смерти во все глаза продолжал смотреть на него с полотна. Тому же, кто был его подлинным отцом, никогда не суждено будет открыто требовать от своего ребенка сыновних чувств. И сейчас, много лет спустя, я не вполне уверена, что приняла в тот день верное решение.
Но такой уж я была тогда – двадцатисемилетняя, не ведающая материальных забот, живущая в прекрасном доме с прекрасными слугами, мать богатого и красивого сына. Для полного счастья мне не хватало только Дэвида, но здесь оставалось лишь набраться терпения и ждать. И я начала искать способы хоть как-то скрасить это ожидание.
В ту осень разыгралась битва при Трафальгаре. Великий человек погиб, оставив любимую женщину на милость равнодушной нации.[28] Однако в результате сражения Англия осталась хозяйкой на море, и артиллеристам больше не приходилось тревожно вглядываться в морскую даль со своих батарей вдоль южного побережья страны: «Армия Англии», не в силах преодолеть узкую полоску воды, отступила от берегов, чтобы слить свою железную силу с другими войсками.
Над континентом вновь заговорили пушки, и Наполеон повел свои армии триумфальным маршем по столицам Европы. Упоенный победами завоеватель провозгласил: «Сверните карту Европы – в предстоящие десять лет она не понадобится». Призрак смерти стоял за его плечом, оскалившись в улыбке. Страдали народы, гибли люди. Наших мужчин убивали на всех широтах земного шара. А я убивала время, пытаясь заглушить мучительную тревогу в сердце за того единственного, кто значил для меня все. Я молила Бога, чтобы он вернул его мне живым.
